Кое-как осилив первый лестничный пролет, Виэльди снова увидел Черного. Догонять его, судя по всему, было бесполезно…
— Эй! Стой! Хватит убегать! Ответь, кто ты?! — крикнул он и достал меч из ножен.
Черный обернулся и то ли прошипел, то ли проскрежетал:
— Сож-ж-жгу. Ее сож-ж-жгу, не тебя. Ух-х-ходи.
Некуда уходить, даже если бы хотел.
— Кого ее?
Черный не ответил и продолжил путь, Виэльди снова двинулся за ним.
Лестница вывела в коридор, и тут стало ясно, что это за место — дворец императоров Шахензи! И тут, на этом этаже, покои Данески!
«Ее сожгу», — сказал обугленный.
— Нет! Не трогай ее! — в ужасе прокричал Виэльди, но враг даже не обернулся и вот уже подошел к двери… Той двери, где, не подозревая об опасности, спала сестра, небесная возлюбленная. Та, которую он предал… На этот раз не предаст! Он спасет ее! А если не сумеет, если не совладает с Черным, то погибнет… но до того, как увидит смерть Данески!
Из груди вырвался хриплый рев, Виэльди толкнул дверь плечом и с такой скоростью ввалился внутрь, что едва не упал.
На кровати, распятая, прикованная за руки и ноги чем-то невидимым, лежала Данеска. Она открывала рот, как в крике, но ни звука не слетало с ее губ. А черный человек тянул к ней руки и приближался, приближался…
Откуда в Виэльди вдруг проснулась почти нечеловеческая прыть? Только что он не мог догнать обугленного, а сейчас в один шаг настиг, обхватил его за туловище и потянул назад. Ладони, плечи и грудь не просто обожгло — ткань рубахи сгорела, а кожа зашкворчала, словно свиной жир на сковороде, и покрылась багряной коркой. Боль была такая, что Виэльди завопил, будто его раздирали заживо, но все равно не выпустил Черного. Даже умудрился достать кинжал и полоснуть им по шее врага. Лезвие застряло в теле, как в дереве. А сознание гасло, гасло… Он так и не смог спасти Данеску…
Простыня загорелась, пламя сжигало тело. Данеска видела, как чернеет кожа, Нестерпимая боль добиралась до костей и, казалось, скручивала их в спираль. Лучше смерть, чем такие муки! Почему сознание до сих пор ясное, почему не помрачилось?
Больно! А-а-а!
Закричать не получается: губы, язык, горло сгорели. Обречена! Обречена!
А черный человек все приближается… Цаур Саанхис приближается…
Со спины на него кто-то набросился…
Виэльди!
Ее небесный муж, любимый, ее жизнь, ее брат, ее всё!
Он набросился на Огненного и… И пламя объяло Виэльди.
— Не-е-ет! — закричала Данеска и услышала свой крик.
Значит, язык и горло целы…
В тело, по-прежнему обожженное, вернулись силы. До сих пор неспособная пошевелиться, теперь она вскочила с кровати и, ухватив тяжелый бронзовый кувшин, ударила им Черного по голове. Тот пошатнулся — и вдруг исчез, будто растворился, будто его никогда и не было…
Спасена… Да только зачем ей теперь жизнь, если Виэльди сгорел? Погиб, пытаясь ее спасти. Слезы побежали по лицу, она завыла, застонала, закричала и бросилась к изломанному почерневшему трупу. Обнимала, гладила по черепу, на котором не осталось волос…
В душе образовалась пустота, бесконечное ничто. Незачем жить, нечего желать — все неважно. В землю бы…
Данеска легла рядом с Виэльди, прижалась к его обжигающему плечу и простонала:
— Любимый… С тобой умру…
Едкая гарь снова ударила в ноздри, тело искорежила боль, а сознание наконец начало ускользать, ускользать… Тьма опустилась, затуманила разум, Данеска плыла в небытии, не чувствуя себя…
Очнулась она в руках Виэльди, который нес ее вниз по лестнице. Он не сгорел? Кожа привычно смуглая, черные волосы развеваются за спиной, бусины стучат… Жив, жив!
Данеска не выдержала и засмеялась от счастья, прижалась к любимому, сильнее ощутив тепло — не жар! — его объятий.
Даже если это последний день ее жизни — это прекрасный день!
— Виэльди… — выдохнула Данеска. — Я тебя люблю! Навсегда, навеки, даже в том мире буду любить…
Он не ответил — он все мчался вниз по лестнице, наконец вынес ее из замка на подворье. Оно оказалось каким-то не таким…
Да это и не подворье вовсе! Над головой раскинулось бирюзовое небо, на востоке поднимается рыжее солнце, заливаются утренние птахи, стрекочут насекомые, а высокий ковыль шелестит от дуновений ветра, щекочет руки и плечи…
Дворца нет! Только степь от края до края — и Виэльди на расстоянии вытянутой руки.
Если это предсмертные видения, пусть длятся как можно дольше!
Виэльди опустил Данеску на землю, но не разжал объятий. Не в силах оторвать взгляда, смотрел и смотрел на любимое лицо. В ее черных глазах сияла нежность, на губах играла такая светлая улыбка, что даже целовать их было страшно. Страшно было спугнуть эту тихую радость… Он и не поцеловал, только, слегка касаясь, приласкал большим пальцем и по-прежнему смотрел, любовался.
Рассветные лучи играли в черных волосах и казалось, будто вокруг ее головы сверкает золотистый ореол.
Такая щемящая нежность заполнила Виэльди, что он даже забыл, как дышать. Родная, любимая… наконец-то она снова в его объятиях, наконец-то он снова чует пряный и сладкий аромат ее тела!
Она провела рукой по волосам, заправила шелковистую прядь за ухо. Виэльди не выдержал, поцеловал его, чуть прикусив за мочку. Данеска вздрогнула, едва слышно простонала. Он откинул ее волосы на одно плечо, чуть наклонил ее голову вперед и коснулся губами задней части шеи, изящно изогнутой, скользнул по трогательной выемке…
— Виэльди… Мы дома, Виэльди? — спросила она, оглядываясь. — Видишь, там, вдали… Разве это передвижные дома стоят? Талмериды уже перебрались на зимовку…
Насколько он знал, еще нет, но, проследив за ее взглядом, и правда увидел шатры на горизонте.
— Значит, перебрались, — он улыбнулся. — Я ведь и сам давно не был на родине.
— Мне почему-то всегда больше нравилось жить на зимних землях, чем на летних. С самого детства.
— Я знаю, — Виэльди рассмеялся. — Ты еще до осени начинала канючить, выспрашивая у отца, когда уже переберемся на зимовку.
— А ты никогда этого не понимал.
— Конечно. Там земли обширнее, и скот приходилось далеко гонять.
— Ну, мне-то не приходилось! — она тоже засмеялась и легонько ударила его кулаком по груди. — Зато там… то есть здесь… красивее, чем на севере.
Они замолчали и, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Губы Данески приоткрылись, глаза заблестели, а чернота зрачков затопила почти всю радужку. У Виэльди кровь прилила к паху, штаны встали колом, жаркими волнами накатывало возбуждение.
— Виэльди… — шепнула Данеска.
Восторженность, звучащая в ее голосе, сделала влечение нестерпимым.
Стараясь не торопиться, он расстегнул серебряную пуговицу на вороте ее платья, спустил его с плеч, обнажая высокую грудь с дразняще торчащими сосками. Он коснулся их ладонями — набухшие, твердые, они защекотали кожу.
Данеска прижалась к нему и сказала:
— Я желаю тебя… Я хочу познать каждую часть твоего тела!
— Милая… — прохрипел Виэльди, зарывая пальцы в ее волосы. — Моя единственная, любимая…
Потом он ласкал ее так, как никогда! Так, что забыл, где они находятся, забыл даже самого себя.
— Земля! — крикнула Данеска, ее голос погрубел. Лицо поплыло перед глазами, степь вдруг померкла, а он дернулся и вскочил на ложе. — Земля впереди! Земля! — вопил кто-то из воинов.
Виэльди едва не заплакал от разочарования: это всего лишь сон… Зато возбуждение настоящее — в паху так и пытает. По-быстрому ублажив себя рукой, Виэльди вышел из своей надстройки на палубу: впереди, в тумане, и впрямь виднелся берег. Там, в княжеском дворце, его ждала чужая женщина, нелюбимая жена…
Виэльди исчез. Данеска заозиралась и закричала сквозь слезы:
— Виэльди! Виэльди, где ты?