— Не в этом дело…
— В чем же?
Илианка вскинула голову, ее глаза засверкали.
— Он смотрел на меня, как на никчемую! Он сказал, что я даже его шлюхой быть недостойна! Он просто взял меня, потому что я оказалась под рукой! Нет… под ногой… Валяется — почему бы не подобрать жалкую? Сначала рассматривал меня, обнаженную, с этакой брезгливой гримасой… Потом снизошел, оказывая честь… Будто я… не знаю… не женщина, даже не рабыня, а… — девушка оборвала фразу. — Наверное, ты думаешь, что я обнаглела… Я и сама так думаю… Ведь я предназначалась для многих, а тут сам император… Сама не понимаю, почему чувствую себя такой униженной…
Зато Данеска понимает… Что-что, а это Ашезир умеет: в любовных играх заставить женщину ощутить себя чуть ли не уродиной, которую он берет просто потому, что так надо, или потому, что хочется поскорее сбросить семя. Неизвестно, как уж там приходится его постоянным наложницам, но Данеска вполне испытала его пренебрежение. Единственный раз, когда чувствовала себя рядом с мужем желанной и красивой — это когда танцевала перед ним во хмелю. И то он сначала принял ее за незнакомку.
— Да он со всеми так, — фыркнула Данеска. — Не волнуйся. У него только две… ну или три постоянные наложницы. Я не знаю точное число, потому что они как две, ну или три капли воды похожи. Все бледнокожие, пышногрудые, с белыми волосами и светлыми глазами. Просто у А… у императора свои предпочтения…
— Ну что, как наша… гостья? — спросил Ашезир тайного воина, когда тот вошел — под видом ювелира, как обычно. — Разговорилась?
— Да, божественный. Почти разговорилась. — Ашезир вопросительно приподнял брови, и мужчина пояснил: — Она сказала, что кое-что поведает лишь тебе. Остальное же я могу…
— Не стоит, — Ашезир остановил его взмахом руки. — Мне все равно с ней беседовать, так пусть сама и говорит. Сильно вы ее покалечили? На лице следы остались?
— Увы, — воин понурился. — Пришлось слегка… покалечить. А иначе она отказывалась. Скала гранитная, а не женщина.
— Так я и думал… Что ж, пусть скроет лицо покрывалом, чтобы никто не увидел следов, и придет ко мне.
Ожидание было мучительным. Время не летело и не шло, а плелось. Наконец на пороге появилась Шиа. Застыла у входа, и лишь когда Ашезир велел подойти ближе, сделала несколько шагов вперед, заметно хромая.
Ей просто ушибли ногу, или сломали, или вывихнули?
Ашезир, не вставая с кресла, вытянул руку. Женщине пришлось еще приблизиться, чтобы припасть к ней в поцелуе. Сделала она это через силу, но не потому, что не хотела — по выражению лица было видно: ей просто больно. Сама виновата. Не стоило с ним играть, даже пока он был принцем. Отец вот доигрался…
— Говори, — велел Ашезир. — Что тебя связывает с отступницами? В чем ты меня обманула?
Она молчала, но недолго.
— Только в том, что моей расплатой с отступницами была не жизнь моего сына… Наоборот: за его жизнь я заплатила тем, что передала тебе напоминание… о твоей собственной клятве… И за это меня так… — она указала на свое лицо в кровоподтеках, затем обнажила ноги в еще более жутких кровоподтеках.
Ашезир содрогнулся. Уж он-то знал, каково быть избитым и униженным, но ничем не выдал ни легкого сочувствия, ни понимания. Император должен владеть своими чувствами, ну или убедительно притворяться, что владеет.
Он брезгливо поморщился и, махнув рукой, бросил:
— Не свети передо мной своими ляжками. Единственное, что меня волнует — правда. Именно ты рассказала мне о дочерях ночи… Не думай, что я поверю, будто твоя расплата была только в том, чтобы напомнить мне о моей. Слишком уж легко для тебя. Давай, говори правду, если хочешь жить и… может быть, даже сохранить свое положение.
— А такое возможно? — Шиа попыталась усмехнуться разбитыми губами.
— Все возможно… Менять верховную жрицу не очень удобно: нужно искать преемницу, нужно все объяснять народу… Я бы хотел сохранить прежнюю верховную… если она сама захочет.
На лице Шиа читалась борьба между надеждой и недоверием. Жрица явно сказала палачам не все: на то она и жрица — многие муки способна вытерпеть. Однако до крайности доводить не хочется, ведь эта женщина еще может пригодиться, причем как союзница, пусть и вынужденная.
Ашезир поднялся с кресла и, мягко сжав плечо Шиа, усадил ее на обитый сукном стул.
— Тебе тяжело быть на ногах и разумно мыслить в таком состоянии. — Он улыбнулся. — Может, сидя, ты лучше поймешь, что я предлагаю? А ведь я предлагаю все! С тебя же требуется лишь правда.
Женщина раздумывала лишь несколько мгновений — понятно, выбор-то невелик.
— Обещай… клянись… Если я скажу всю правду, то ты не тронешь моего сына. За себя, как видишь, не прошу…
— Конечно. Обещаю… Ну и клянусь, да. Говори.
Жрица вздохнула несколько раз, посмотрела в стену и наконец повела рассказ.
— Мой сын заболел… Ему тогда было всего одиннадцать зим. Он задыхался, он кашлял кровью… иногда ногтями раздирал горло… Магия Ихитшир не помогала. Тогда я тайно отправилась к отступницам. Они дали мне снадобье… и они не назначили цену. Они сказали: придет время — мы придем за услугой…
Она умолкла, закрыла лицо руками. Ашезир прикрикнул:
— Ну! Дальше!
— Дальше? — она горько поджала губы. — А дальше десять лет от них не было ни единого известия. Я уж и думать забыла. А потом сон… Они сказали, что время расплачиваться. Сначала я не поверила — вдруг всего лишь сон? Да только на моего сына снова напала та болезнь. И на моих внуков тоже… — снова она замолчала и опустила голову.
Если не лжет, то сложно ее не понять. Даже его, Ашезира, матушка сделала бы, пожалуй, ради сыновей многое, хоть и находилась столько лет вдалеке. Однако ни искорки понимания жрица не должна углядеть в его взгляде.
— Ну и? Ты все еще не перешла к сути.
— К сути… Да… — пробормотала жрица. — Только знай, что мой сын ни при чем… он ничего не знает.
— Ладно-ладно, давай уже говори.
— Отступницы сказали, что я должна привести к ним принца-наследника. Как угодно, а привести. Я и привела…
Ашезир потерял дар речи. Он уже знал ответ на вопрос и все же спросил:
— Как бы ты меня привела, если бы Данеску не отравили?
Шиа глянула на него с вымученной усмешкой и шепнула:
— Потому ее и отравили…
Ашезир хоть и догадался, но все равно, услышав признание, не выдержал. Звон оплеухи взрезал тишину, голова жрицы мотнулась назад, стул чуть не опрокинулся.
Смысл? Ее уже били и долго. Зря Ашезир не унял ярость.
— Прости, не сдержался. Но мы все еще можем договориться. Ты отравила Данеску?
— Не лично… нашла людей. Но да…
— А если бы я не позвал жреца Гшарха и тебя?
— Я бы сама пришла.
Вот неспроста ему еще тогда показалось, что Шиа, несмотря на свои предостережения, слишком быстро открыла, кто такие отступницы и что им нужно. А что им нужно? Зачем им Ашезир? Зачем его любовь к Данеске? Почему он, именно он, должен передать непонятно кому тот бред о Вороне?
— Зачем этим ведьмам понадобился я? Говори!
Жрица побледнела и рухнула на колени.
— Божественный, молю! Не трогай моего сына, моих внуков! — запричитала она. — Я не знаю, не знаю! Я даже не знаю, какой расплаты они от тебя требовали!
Похоже, не врет… Но другой вопрос интереснее.
— А почему отступницы до сих пор не главные жрицы? С такими-то чудесами…
Вот теперь Шиа не растерялась: напротив, поднялась, хоть и с трудом, с колен, уселась обратно на стул.
— Радуйся, божественный, что они не хотят быть верховными жрицами, что им не нужна власть над империями. Иначе… — она отвела взгляд. — В общем, радуйся. Они служат не богам и не духам — другим сущностям. Страшным сущностям… Тем, кого называют древними.
— Кто такие эти «древние»?
— Не знаю… Ведь я не отступница. Только название и знаю… и все…
— Как ты отравила Данеску?