— Я верховная жрица Ихитшир. Мне верят даже императоры… то есть верили. Я готовила женское снадобье для твоей жены… Поэтому смогла подлить яд.
— Постой-постой… — Ашезир помотал головой и вскинул руки. — Тогда почему исчез поваренок и убили служанку прямо в темнице?
— Для того, чтобы все подумали, будто во дворце завелся изменник. Но не в то, что это я.
— Бывший император тебя не допрашивал? Не может быть.
— Допрашивал. Но поверил мне. Ведь и ты поверил… Сначала.
— Да… сначала. Тебе не стоило приходить с посланием от дочерей ночи во второй раз. Тут бы и у последнего глупца возникли подозрения.
— Да… Просто я так надеялась на силу отступниц, что думала, ты не догадаешься. Сейчас же понимаю… — она запнулась и потупилась.
— Что понимаешь?!
Жрица медленно подняла голову и процедила:
— Понимаю: они хотели этого. Хотели, чтобы ты понял, узнал их силу. Они сделали меня орудием… А все для того, чтобы ты выполнил их желание. Хотя… может, и ты всего лишь орудие…
— Похоже на то… — пробормотал Ашезир.
Ну да, ведь и ему велели сказать кому-то, кто-единственный-может-разбудить-спящего, чтобы разбудил этого спящего. Подразумевалось, что Ашезир сам поймет, кому именно и что сказать. Он по-прежнему ничего не понял, но это полбеды. Ему же еще Данеску полюбить нужно, а это еще сложнее. Вот же погань!
Ладно, об этом он еще подумает. Надо подумать, если чары отступниц не шутка.
— Я понимаю, что жизни сына и внуков для тебя важны, — протянул Ашезир. — И все-таки: ты предала династию, ты предала потомков великого Гшарха. Знаешь, чем это грозит?
— Божественный… Мой сын не знает о моем преступлении.
— Да понял я уже!
Ашезир отошел к столу у окна, достал из футляра пергамент и растянул по поверхности, придавив по краям мраморными фигурками крылатых дев. Пододвинув чернила и перо, подлетел к жрице и подтолкнул ее к столу.
— Пиши! — велел он. — Пиши обо всех своих преступлениях. И об обмане моего отца, и о сговоре с отступницами, и о попытке отравить императрицу, и о том, что убила ни в чем не повинных поваренка и служанку. Кстати, кто их убил по твоему приказу? Их имена тоже напиши.
Шиа взметнула настороженный взгляд.
— Что? — хмыкнул Ашезир. — Хочешь жизни своему сыну, пиши.
И она написала. Перечитав, Ашезир удовлетворенно кивнул и пододвинул ей второй пергамент.
— Теперь переписывай все то же самое.
И снова женщина послушалась: ну а куда ей деваться?
Ашезир помахал листами в воздухе, высушивая чернила, затем скрутил листы в трубку и убрал их в кожаный футляр.
— Благодарю, о, служительница Ихитшир. Мои подданные проводят тебя в покои, где ты оправишься от своей хвори.
— Ч-что со мной будет? Дальше что будет? — спросила Шиа.
Она что, не поняла? Вроде Ашезир ясно дал понять… Неужели такая недогадливая? Тогда через пару-тройку лет надо подумать о замене. Ну или даже раньше: глупые союзники куда опаснее умных врагов.
— Ты признание написала? Да. Стоит мне показать его вельможам… — Ашезир сделал многозначительную паузу. — Но я не желаю видеть ни тебя, ни твоих внуков и сына обезглавленными или повешенными. Живыми вы мне приятнее. Просто отныне делай то, что я скажу — и все будет хорошо. Сейчас придешь в себя, а потом с честью, обласканная божественным потомком, вернешься в свой храм. А внуков пришли ко двору. Я их пристрою. Теперь уяснила?
— Да, божественный.
Лицу жрицы вернулось осмысленное, даже коварное выражение. Может, не стоит ее менять? Понятно, что ее слабое место, как и у многих женщин — дети и внуки. Пока они в руках Ашезира, она будет верна…
Но дальше что? Что делать с отступницами, на них как найти управу?
Сейчас он ничего не придумает: завтра военный смотр, а значит, этим вечером нужно дышать целебными отварами, уткнувшись лицом в деревянный таз и изнывая от скуки. Это чтобы завтра не опозориться перед войском: а то бывало, что в разгар скачки он начинал задыхаться и сползал с коня. То, что простительно принцу, непозволительно для императора. У потомка бога нет права на слабость.
Воинский смотр прошел неплохо. Ашезир даже выдавал воинственные кличи — в груди не спирало, в горле не першило, в носу не щипало. Повезло, что стоял лютый холод, в котором ни одной пылинки не было, даже прошлогодние листья и семена-сережки заиндевели и сосульками застыли на ветках.
Он вернулся во дворец, когда темнота уже несколько часов царила над Шахензи. Думал позвать Хризанту, чтобы вознаградить себя за дневной успех, но понял, что ни на что не способен, даже на развлечения.
Спать. Только спать.
Он не стал противиться усталости: пусть ляжет раньше обычного, зато и встанет раньше и отдохнувшим.
Быстро переодевшись в ночную рубаху, Ашезир отправился в кровать.
Уютная полудрема покачивала на волнах, дневные мысли и тревоги смешивались с сонными видениями… Тело дернулось, будто подскочило на ложе, а сон стал слаще.
Перед взором проносились зеленые травы, цветущие поля, а он не задыхался, мчась за стройной девицей. У нее почему-то были синие волосы. Она бежала легко, едва касаясь земли. Потом вдруг остановилась и затопала. Ашезир уже догнал ее, обхватил… Она же все топала, ударяя пятками о землю.
«Прекрати!» — хотел он крикнуть, но язык не двигался, а стук продолжался.
И продолжался, и продолжался…
Ашезир вскочил, помотал головой.
Какой неприятный сон!
Стук продолжался… Он исходил из смежной комнаты.
Данеска! Ну чего ей надо?!
Ашезир слез с кровати, потер глаза и поплелся к двери. Все-таки дурацкий закон, что император (да и принц тоже) только сам может открыть эту проклятую смежную дверь…
— Данес… — начал он и осекся.
Перед ним стояла не Данеска, а та ее рабыня-прихоть, которая совсем недавно попала ему под руку.
Не дав время возмутиться, девица затараторила:
— Божественный, императрицы до сих пор нет! А она говорила, что к закату вернется! Она с утра ушла… Но никто меня не слушает, ведь с ней охранник! Но императрица всегда возвращалась в обещанное время!
Первым побуждением было отвесить рабыне оплеуху, но слова «всегда возвращалась в обещанное время» заставили передумать. Данеска и впрямь часто бывала несносна, но если обещала быть в определенное время у себя, то была. А тут ночь на дворе… В это время Хинзар уже спит. Значит, она не с ним. Либо с ней что-то случилось, либо она по-глупому попыталась сбежать к брату-любовнику. В любом случае надо выяснить.
— Куда она с утра отправилась?
— Так с принцем куда-то, божественный.
— Ясно, — буркнул Ашезир и захлопнул дверь перед лицом девицы.
Все это чепуха, наверное… Мало ли где Данеска. С нее станется и стоять на летней террасе, смотреть на звезды.
А может, и не чепуха…
Спросить у Хинзара, когда в последний раз видел Данеску?
Нет, пока бесполезно будить мальчишку. Наверняка жена найдется где-то во дворце. Рабыня просто побоялась искать императрицу в столь позднее время. Неспроста же другие слуги, рабы, да и охранники не волнуются.
Размышляя об этом, Ашезир поймал себя на том, что натянул штаны, надел верхнюю рубаху и вот уже вдевает руки в зимний кафтан из толстой шерсти,
Ну ладно, раз уж оделся, надо поискать. То-то смеху будет, когда найдет! Сам же первый и посмеется.
Увы, посмеяться не пришлось. Все, кто видел Данеску, видели ее выходящей из дворца вместе с принцем. Вернулся принц один…
Куда идти? Поискать жену в саду? На подворье? Среди ледяных скульптур, которые ей так нравились? Или сразу спросить у Хинзара?
Но что мальчишка может сказать? Что императрица решила остаться снаружи?
Ашезир подозвал стражника и вместе с ним вышел из дворца.
Мишени, установленные у стены, продырявлены стрелами — ясно, Данеска здесь была, но сейчас ее тут нет. У внешних ворот, ведущих на площадь столицы, ее не видели. Среди ледяных статуй, где нежные любовники прятались от родителей, а изменники — от супругов, тоже.