— Она жива, безмозглый ты дикарь! Жива и здорова, слышишь? — воскликнул он и одновременно впечатал кулак в лицо Виэльди.
Тот, ошарашенный новостью, не успел ни уклониться, ни перехватить руку. Не стал он и отвечать на удар. Только потер скулу и тупо переспросил:
— Жива?.. Или ты лжешь?
— Ты хочешь оскорбить меня еще и недоверием? — процедил Ашезир. — Будто мало уже натворил? Нападение на принца даже для рин-каудихо чревато неприятностями. Как бы твоему отцу не пришлось за тебя извиняться перед моим.
Вообще-то за драку в первую очередь влетит Ашезиру… В ушах так и звучали слова отца-императора: «Ничтожество, даже постоять за себя не можешь!» А потом родитель его изобьет. Но Виэльди не знает об этом, поэтому…
— Я могу прямо сейчас позвать стражу, и тебя уведут отсюда связанным.
Дикий приподнял брови, потом усмехнулся и с удивлением спросил:
— Ты мне угрожаешь?
— Да, ты верно понял. Сам подумай: ты ворвался и набросился на принца, ударил ни за что.
— Разве это удар? Даже следа не останется…
С этим можно поспорить — левая скула горит, наверняка будет синяк на пол-лица, придется как-то объяснять его отцу-императору, что-то выдумывать… Ашезир пожал плечами и ничего не ответил.
— Ладно, ты прав, — кажется, к Виэльди наконец вернулся разум. — Весть, что Данеска при смерти, свела меня с ума. Извини. Хочешь, ударь меня еще раз. Только не думай, будто я извиняюсь, потому что струсил. Можешь звать свою стражу, я не стану тебя отговаривать, но до этого позволь увидеть сестру.
Задать, что ли, прямой вопрос, и этим подтвердить или развеять свои догадки?..
— Кто она тебе на самом деле? Сестра? Или любовница? Или и то, и другое?
Виэльди склонил голову набок и прищурился: его отец-каудихо тоже так делал, выражая то ли подозрение, то ли еще что — видать, это семейное… Он не возмутился, не разозлился, да и возражать не стал — молчал, глядя на Ашезира. Неясно, оскорбил Дикого вопрос или, напротив, смутил. Теперь Ашезир не знал, как продолжить беседу и продолжать ли.
Наконец кашлянул и сказал:
— Ладно, я не знаю точно, что тебя связывает с Данеской, только догадываюсь… Но я не забыл, что в долгу перед тобой, поэтому больше не стану об этом спрашивать. Только не думай, что стану воспитывать твоих ублюдков… Иди, повидай ее. Недолго. А потом я собираюсь открыть дверь и… застать вас за беседой, подобающей брату и сестре.
Былой друг лишь на миг отвел взгляд, но этого было достаточно, чтобы понять: выводы были верными.
— Конечно, как еще могут говорить брат с сестрой? — протянул он. — Только как брат и сестра. Но впредь следи за Данеской лучше. Потому что если она умрет, то не будет ни ублюдков, ни твоих наследников, мой принц.
— Я понял, рин-каудихо. Не беспокойся: отныне еду твоей сестре приносит лишь одна доверенная служанка и сама ее пробует. Данеске ничего не грозит. И еще: я не стану звать стражников. Я понимаю, что в тебе говорили гнев и страх за ее жизнь.
— Я благодарен, мой принц.
Вот заладил «мой принц, мой принц». А ведь в прошлую встречу не поддерживал игру… Зато сейчас начал. Похоже, пришел конец былой дружбе. Теперь они лишь союзники, и то на время.
Смежная дверь между покоями открылась, и Данеска чуть не лишилась сознания. Внутрь вошел не Ашезир — Виэльди! Любимый предатель… Как же она скучала по его лицу, и по этому шраму на щеке, и по темным волосам с вплетенными в них бусинами, по его телу и голосу!
Виэльди!
— Данеска… — прохрипел он.
А дальше мир исчез! Пусть предатель, пусть женат, пусть она замужем! Это все не важно!
Броситься ему на шею, ощутить жаркие, крепкие, нежные объятия!
— Данеска, моя Данеска, — шептал он, гладил по спине и талии и, кажется, едва не плакал. — Я чуть глупостей не натворил, когда думал, что тебя больше нет! Но ты есть… Я хочу, чтобы ты всегда была, всегда жила, даже если не со мной! Потому что ты навсегда, навеки моя, даже если вдали… Даже если я в последний раз тебя вижу!
— Виэльди… Я только твоя, хоть ты и предатель…
Данеска коснулась губами его подбородка, потом щек и губ.
— Сейчас Ашезир войдет, — сказал Виэльди, отстраняясь. — Он догадался… Не знаю, как, но догадался, что мы с тобой… Ты ничего ему не говорила?
— Нет! — воскликнула она. Откуда принц узнал, от кого, оставалось только гадать. Правда, гадать она не стала и махнула рукой. — Ну и пусть знает! Он-то себе ни в чем не отказывает! Иногда я слышу стоны его наложниц! А я ему нужна только ради наследника!
Виэльди сомневался недолго. Несколько мгновений, и с жаром впился в ее губы и целовал с такой страстью и яростью, будто в последний раз.
А может, и впрямь в последний?
Ашезир подошел к двери и до него еле слышно, неразборчиво, но все-таки долетел возглас Данески: «Его наложниц… А я… только ради наследника…»
Он отдернул руку от засова.
Сдержит ли Виэльди обещание? Точнее не так: удержится ли от соблазна? А стоит ли проверять?
Талмериды пока что союзники, будет глупо, если союзу помешает женщина, пусть даже его жена. Чего таить: наложницы, о которых Данеска обмолвилась, и впрямь ему милее.
Клятва, данная отступницам? Вот когда Виэльди уедет, тогда имеет смысл об этом думать. Сейчас же, если Ашезир ворвется в покои жены, то получится, будто он злобный ревнивый муж — тогда влюбить в себя степнячку будет еще сложнее. А уж то, что он обманутый муж, как-нибудь пережить можно. В конце концов, даже ревности нет, а самолюбие… он давно им пожертвовал ради будущего.
Однако с завтрашнего дня служанка начнет поить Данеску нужными отварами, а сам Ашезир месяц не будет к ней притрагиваться… Если потом на месяц раньше срока родится младенец и будет темноволосым — отправится в храм Гшарха или храм Ихитшир.
А вообще-то все просто: если Виэльди не сдержал обещания, если Данеска — распутная жена, он не желает об этом знать. По крайней мере, не сейчас. Степняки каудихо ему слишком нужны — злость, обида и оскорбленное самолюбие не должны мешать выгодному союзу.
Ашезир убедит себя, что между братом и сестрой ничего не было.
Убедит? Да он уверен, что ничего не было!
Но изгоняющие травы Данеске все же дадут. На всякий случай.
Дожди в Империи прекратились, зато часто шел снег — не мокрый, как обычно бывает в конце осени, а пушистый, хлопьями. Он покрывал землю свежей белизной, искрился в свете дня. Для праздника самое то! На подворье будут пылать костры, а ли-нессеры и дворцовые слуги оденутся так, что будет не узнать, где вельможи, а где прислужники. Нынче придется трудиться только рабам и, конечно, стражникам: нельзя оставлять дворец без охраны.
Ашезир не думал скрывать свое лицо: все равно или рыжие волосы, или фигура его выдадут. Зато отец-император обрядился в Шейшуриза-воителя: шлем, увенчанный орлиными перьями, закрывал голову, лицевые пластины — лицо. Любопытно: когда отец в последний раз выходил в бой? Но ладно, воитель так воитель.
Жена отказалась от праздника. Сказала:
— От тех настоев, что мне дают, мутит и в животе крутит. Я не могу пойти на этот ваш праздник.
— Не зря настой дают, раз мутит, — огрызнулся Ашезир. — А если еще и живот побаливает, так тем более не зря. Раз не хочешь идти на праздник, не иди, я не возражаю. Читай свои книжки.
Хотя зря она не пошла, это ее хоть немного бы развлекло… Конечно, Данеска та еще сука, но все-таки можно ее понять, если постараться. Девчонку увезли из теплых краев на холодную чужбину, выдали замуж за незнакомца, которому она даже не нравится… Неудивительно, что она здесь несчастна и одинока. Ашезир и не целовал ее ни разу, и не говорил по-доброму… С другой стороны, разве можно иначе с той, которая смотрит с ненавистью?
А, ладно! Змееглавец с ней! Главное, что Виэльди уже уехал и можно не опасаться ее измены. Пусть степнячка сидит в своих покоях, раз ей так хочется, Ашезир же будет развлекаться!