Про скунса часто повторял мой отец. Такая у него была присказка на все случаи жизни. Я сплевываю жвачку в урну, поспешно сую в рот две подушечки, вгрызаюсь в них. Больше в коридоре никого. Только я и зеленые пластиковые сиденья — мои старые знакомцы еще с портового терминала и парома. Делать нечего, сажусь на них. Выдерживаю минут пять, вскакиваю и начинаю расхаживать по коридору, как заведенная. Маршрут один — от закрытых дверей хирургического отделения мимо лифта до белой двери аварийного выхода, на которой нарисована инструкция оказания первой помощи. Смотрю на рисунки инструкции и иду обратно. Ботинки скользят по плитке на полу. Одна лампочка едва слышно потрескивает.
Через какое-то время, когда я заучиваю инструкцию наизусть, со стороны подъемников доносятся шаги. Это снова Хэвен, она выглядывает из-за угла и манит к себе.
— Пошли, провожу тебя в комнату.
— Нет, — мотаю головой. — Здесь подожду.
— Иди в свою комнату, — настаивает Хэвен. — Мы скажем, когда его переведут в палату.
Я оборачиваюсь, снова смотрю на отделение за оконцем. Кто знает, сколько продлится операция? Сколько его будут зашивать? Придет ли он в себя? А я с ног валюсь. Только сейчас понимаю, как устала: тело гудит, голова мутная. Хэвен права, хоть и не хочется это признавать.
— Сара, идем, — подгоняет она. Похоже, если я не соглашусь, она просто забросит меня на плечо и потащит. С ее ростом это вполне реально. Поэтому молча иду за ней. Чувствую себя ужасно, будто предаю Криса ради пары часов отдыха…
Но в своей комнате не успеваю опустить голову на подушку, как засыпаю мертвым сном.
Просыпаюсь среди ночи. Открываю глаза и смотрю в низкий потолок, залитый неверным городским светом. В окно светит круглая как монета луна, ползет над шпилем Эмпайр-стейт-билдинг, которую хорошо видно из моей комнаты. Далеко внизу россыпь тысяч огней-маячков, которые очерчивают пустые ночные улицы. Вспоминаю, что произошло накануне, перебираю свои ощущения, ищу Криса, любой намек на свою связь с ним. Ничего. И от этого еще страшнее. Что если его больше нет? Снова в груди этот холод, будто кусок льда медленно тает под ребрами.
И когда только успела привязаться? Казалось бы, что с того, если он исчезнет из моей жизни? Упрямый богатенький зазнайка! Он же всю дорогу меня раздражал.
Поспешно одеваюсь, выскакиваю в коридор и бегу к лифту. Десятью этажами ниже опять безлюдно и холодно, как в морге. Я пробегаюсь по коридору, стучу в двойные двери. Хочу заорать, а если уж и это не поможет, то штурмовать кабинет Адама, но на мое счастье из закрытого отделения выходит медбрат в голубой форме. Я бросаюсь к нему.
— Скажите, могу я увидеть Криса Брану?
Пойманный мною медбрат хмурится, явно не понимает, о чем идет речь.
— Крис Брана, — повторяю. — Привезли вечером без сознания. Осколочные ранения, сильное сотрясение мозга, — вспоминаю обрывки предварительных диагнозов, услышанных в машине.
— Никого из поступивших здесь нет, — отвечает медбрат, и меня как током бьет. Руки холодеют. Неужели не спасли? Нет, такого просто не может быть…
— Как нет?!
— Всех поступивших перевели в палаты, — поясняет он и приглашает меня следовать за собой. Я иду, проклинаю Хэвен по пути. Обещала же меня разбудить!
Мы поднимаемся этажом выше, на котором оказывается большой и вполне оживленный стационар. В приемной сидит дежурная сестра, за окнами, череда которых тянется вдоль коридора, видны палаты. Большинство пусты, в одной лежит какая-то девушка, окна другой закрыты жалюзи. Медбрат ведет меня дальше, открывает дверь дальней палаты, впускает внутрь и оставляет в давящей тишине.
Крис лежит неподвижно. Руки вдоль туловища, на пальце прищепка прибора, считывающего пульс — на экране подпрыгивает его нить. Глаза запали, под ними сизые мазки синяков. Палата погружена в мягкий полумрак, верхний свет выключен, горит только ночник за кроватью. Единственное окно ведет в коридор. Пищат приборы. Я беру Криса за руку, сжимаю ее.
Снова накатывает воспоминание — перевернутый джип посреди обледенелой пустоты. Холод, кровь.
— Только не умирай, ладно? — говорю и реву, уткнув лицо в одеяло. Понимаю, что не умирает здесь никто, что выгляжу дурой, но не могу ничего с собой поделать, не могу остановиться. Старый ужас сковывает мои мысли, тело. Я боюсь остаться одна. Только не сейчас, только не снова. Если потеряю еще кого-нибудь, то просто разлечусь тысячей осколков.
Чья-то ладонь ложится на мою спину, и я торопливо вытираю слезы. Ну вот, теперь подумают, что я рыдаю из-за Криса, и попробуй докажи обратное.