Выбрать главу

— Я говорил тебе, после чего перестал общаться с отцом? — тихо спрашиваю я. Не знаю, с чего вдруг мне захотелось об этом рассказать. Наверное, просто хочу исправить все недопонимания, которые возникли между нами раньше.

Сара настороженно смотрит на меня.

— Нет. Не помню.

— Когда мне было двенадцать, в наш дом ворвались вооруженные люди. Я так и не понял, почему. Может, собирались похитить меня, потому что хотели что-то от отца. Что-то, связанное с его бизнесом… Не знаю. Но началась драка, и один из них выстрелил в маму. Убил ее.

В памяти вновь всплывает ледяной мрак, плещущийся в глазах того мужчины в маске, и я невольно сжимаю зубы. До сих пор его ненавижу, так ненавижу, что задушил бы голыми руками.

— Отец знал, почему они пришли, понимаешь? Он знал, но так ничего и не рассказал мне. Из-за него мама погибла, из-за каких-то его делишек. И я больше не могу с ним общаться, меня тошнит от одного его вида. Поэтому я не мог пойти к нему за помощью. Может, это было неправильно, но я просто не способен пересилить себя.

Ее взгляд меняется, из настороженного становится понимающим. И жалостливым. Но мне не нужна жалость! Только понимание. Я продолжаю:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В общем, с тех пор я остался один. Вроде отец был рядом, но на самом деле мы с ним были порознь. Из-за этого я не привык доверять людям. И -- да, кажется, я потрепал тебе нервы, вел себя как параноик и все такое, но это не потому, что я хотел...

Я прерываюсь, заметив, как Сара теперь на меня смотрит — широко раскрыв глаза, будто перед ней вдруг оказался какой-то незнакомый человек. Он придвигается, и ее ладони ложатся на мое лицо. Ее губы близко, слишком близко, чтобы думать о чем-то другом. На несколько секунд в комнате повисает тишина, напряженная, как сотни высоковольтных проводов.

Я знаю, я чувствую, чего Сара хочет. И она тоже знает, чего хочу я, с этого мгновения между нами не остается секретов. Она ближе ко мне, чем кровь в моем сердце. Ближе, чем воздух в моей груди. Я притягиваю Сару за талию и целую ее. Она прикрывает глаза, подавшись навстречу мне. Ее губы пахнут клубничной жвачкой, кажется, что этот запах впитался в ее кожу.

Потом она едва слышно вздыхает и отстраняется, опустив руки мне на плечи. Касается своей мягкой щекой моей щеки. Я слышу ее дыхание. Слышу, как бьется ее сердце. Оно бьется в такт с моим. Мы смотрим друг другу в глаза, она медленно опускает взгляд и произносит:

— Все-таки они что-то сделали со мной. Или с нами. Больше у меня нет способности.

Я хочу ей сказать, что мне плевать, может она управлять людьми или нет, что она будет нравиться мне в любом случае, и что, возможно, это наоборот отлично — в конце концов, в возможности заставлять других делать что-то, чего они делать не собирались, вряд ли есть что-то хорошее… И тут дверь широко раскрывается.

Не было никакого шума или приглушенных шагов, не щелкал замок. Она просто распахивается со скрипом ржавых петель.

Сара аж подскакивает на моих коленях, да и я вздрагиваю, вскидываю голову. В дверь входит невысокий мужчина в строгом костюме, застегнутом на все пуговицы. Ему около шестидесяти, густые снежно-белые волосы почти сияют в сумрачном освещении. Лицо тяжелое, и взгляд из-под кустистых белых бровей тоже тяжелый. Задумчивый, проницательный, угрюмый. За ним в комнате появляется коротко стриженная женщин в брючном костюме. Она  становится слева от выхода, справа возникает гигант. Тот самый хранитель, который стерег особняк Эндрю Хилла, которого я свалил выстрелом разрядника, и который потом исчез, утащив с собой стриженную. На ее лице с невыразительными чертами темнеет синяк.

Несколько секунд мы все разглядываем друг друга, а потом Сара говорит:

— Вы лишили меня моей способности.

Стриженная криво улыбается, гигант молчит. Лицо у него как из камня, глаза маленькие и пустые, ничего не понять. У седого лицо ненамного выразительнее, но в его взгляде видна сила. И голос его, когда он начинает говорить, звучит так же — властно, уверенно.

— Тебе вкололи сыворотку.

— Сыворотку? — повторяет Сара и встает.

— В концентрации один к ста.

Я тоже выпрямляюсь. Мы с ней стоим перед этими тремя, плечом к плечу…  если не считать того, что ее острое плечико приходится примерно на середину моего предплечья.

— И что означает эта концентрация? — спрашиваю я.

В глубине коридора за дверью раздается:

— Генерал, мы договорились, что я побеседую с ним первым.