— Привет, — он с любопытством смотрит на Адама. — Смотрю, ты решила не искать того парня. Новый день — новый снежок?
Я широко улыбаюсь.
— Пусть Кристиан Брана сам меня ищет, — отвечаю. — Мы можем войти?
Если не он не разрешит, я просто прикажу. Но вышибала кивает и отцепляет канат, пускает нас вперед очереди.
— Детка, для тебя что угодно.
Мы спускаемся по крутой лестнице — в этот раз я на каблуках, но иду легко, сказывается танцевальный опыт. Улыбаюсь, а внутри почему-то хочу кричать. Я даже не понимаю, откуда вдруг такая паника. Все же хорошо, верно?
Но хочется бежать отсюда. Скинуть туфли и бежать что есть духу.
Снова задрапированный алым зал. Народа в нем полно, все танцуют. Полосы света скользят веерами по потолку и стенам; одна попадает прямо на меня и на миг ослепляет. Я жмурюсь, тру глаза.
— Пойдем, дорогая, — Адам берет меня под руку и ведет подальше от танцпола, вдоль стены, где отдыхает народ. Мы пробираемся к барной стойке. Я сажусь на высокий стул, вижу на другом конце надменного и как всегда прекрасно одетого Морти, менеджера клуба. Он наблюдает за тем, что происходит на сцене, у диджейского пульта. Адам облокачивается на стойку и делает знак бармену. Между пальцев зажата сложенная стодолларовая купюра.
— Два «бешеных пса», — говорит он.
Нам смешивают пару шотов — стопки с водкой, слоем какого-то сиропа и алой каплей на дне.
— Это тобаско, — говорит Адам мне на ухо. — Выпей, расслабься.
Я пью. Коктейль такой крепкий, что на глазах выступают слезы. В горле, а затем в животе становится тепло. Меня начинает подташнивать.
Но я улыбаюсь.
Адам довольно кивает и выпивает свою порцию. Его глаза сумасшедше блестят, он буквально светится, будто сегодня его день рождения. Белые волосы тоже светятся, отдают голубоватым в свете прожекторов.
— Я хочу, чтобы ты кое-что сделала, дорогая, — говорит он. — Для меня.
Я понимаю, ловлю в его мыслях то, чего он хочет, и меня сковывает ужас.
Эксперимент? Тренировка?! Нет! Так нельзя! Только не это, не здесь, не сейчас!
Но — соскальзываю со стула и, покачивая бедрами, иду к сцене. У лестницы, ведущей наверх, к диджею, стоит пара охранников в черных костюмах.
— Пропустите меня, мальчики, — велю я, и они расступаются. Держась за перила, я поднимаюсь на сцену. Подхожу к пульту. Диджей, парень с длинными сальными волосами, сдвигает одно пухлое ухо наушника и с удивлением смотрит на меня.
Я склоняюсь к нему.
— Выключи музыку и дай мне микрофон.
Диджей слушается. Музыка обрывается, и зал повисает в тишине. Танцующие останавливаются в недоумении. Их лица едва видны во тьме. Кто-то спрашивает, в чем дело, кто-то начинает ругаться. Адам у бара внимательно глядит на меня. Перед ним уже стоят Трейси с Джобом, охраняют. Он прикрывает глаза, замирает, словно готовится к чему-то. Открывает глаза и резко кивает мне.
Я подношу микрофон к губам и говорю:
— Вокруг вас враги. Убейте их первыми.
Сила, которая вырвалась с моими словами, просто невероятна. Она прокатывается по залу, как цунами.
Сотни глаз блестят во тьме, беззвучно рассекаемой лучами. Они смотрят на меня. Ловят мой приказ.
Парень, стоящий у сцены, поворачивается к своему соседу и бьет его. Рядом девушка с визгом впивается ногтями в лицо подруги.
Я кладу микрофон и велю диджею:
— Включи музыку.
Снова ревут динамики, бит гулко бьет в животе. Снопы света выхватывают мечущиеся силуэты. Вздымающиеся кулаки. Безумные глаза.
Я не могу на это смотреть, но и отвернуться тоже не могу. Приказа не было. Что я сделала... Боже мой, что я сделала...
Диджей рядом со мной сбрасывает наушники, срывает с себя куртку и бросается в толпу.
8. Крис
Комната, которую мне выделили, такого же размера, как и камера, где держали нас с Сарой. И тоже находится внизу, только в жилой зоне.
Здесь все очень сурово и просто: бетонные стены закрашены грязно-бежевой краской, пол застелен линолеумом. Койка, шкаф, тумбочка, маленький столик в углу и один стул. Пустая полка, над полкой круглые часы. Они показывают половину второго ночи. Дальний угол отгорожен раздвижными пластиковыми дверцами, там душевая, совсем примитивная по сравнению с кабинкой, которая была в моем распоряжении в “Герметисе”.
Еще раньше мне вернули бумажник с деньгами, теперь он в кармане куртки, наброшенной на спинку стула. Я стою в душевой под тугими струями воды, тру намыленной губкой голову, шею, плечи, грудь. Фыркаю, отплевываюсь, нещадно царапаю кожу, иногда принимаюсь громко топать по плиткам, поднимая тучу брызг.