Он открывает футляр, стоящий на туалетном столике, и я с дрожью узнаю знакомый шприц с допингом. На этот раз доза гораздо больше.
— Дай мне руку.
Я колеблюсь. Не хочу, чтобы мне снова кололи эту дрянь, и Адам вздыхает.
— Либо ты даешь мне руку, либо я введу тебе дозу куда придется. Через глаз, например. Говорят, так усваивается быстрее.
Я протягиваю ему руку. Жгут стягивает предплечье, игла впивается в вену. Адам слишком сильно давит на поршень, слишком быстро вводит лекарство, так, что у меня кружится голова. В груди будто расцветает огненный цветок, перцем наполняет ноздри. Все сосуды моего тела горят, словно в них влили раскаленный металл. Я задыхаюсь, хочу закричать, но крик застревает в горле. Адам едва успевает выдернуть иглу, как я сгибаюсь в приступе кашля, утыкаюсь лицом в колени. Краем уха слышу, как фыркает белобрысая девчонка.
Ладонь Адама ложится мне на спину между лопаток.
— Это — усиленная доза, — говорит он тоном заботливого папочки. — Не волнуйся, ты перенесла обычную без последствий, значит, перенесешь и эту. Выпрямись.
Я поднимаю голову, сажусь прямо, еле сдерживая рвотные позывы. Голос ведущего в динамиках гримерки утихает, и Адам смотрит на часы.
— Пора. Иди за мной, — говорит он. Выходит в коридор и уверенной походкой шагает по уже знакомому проходу к сцене. Я следую за ним. Голова все еще кружится, в теле слабость, но ослушаться приказа не могу. Перешагиваю жгуты проводов, раскиданные по полу за сценой, жду, пока помощник режиссера установит Адаму наушник. Рядом, в тени занавеса стоит Хэвен, скрестив руки на груди.
Пока меня не было, сцена опустела. Зал ждет, слышны щелчки фотоаппаратов и чья-то негромкая речь. Ведущий сидит за столом перед сценой, смотрит на небольшой экран с титрами, встроенный перед его лицом. У него за спиной режиссер показывает пальцы — четыре, три, два, один…
— Добрый вечер! — говорит ведущий. Его голос дублируется в динамиках по краям сцены. — Приветствуем вас на арене Томас и Мак университета Невады, Лас Вегас. Мы начинаем вторые президентские дебаты между конгрессменом Хлоей Уокер и членом сената штата Массачусетс Бенджамином Макалистером. Дебаты продлятся шестьдесят минут и разбиты на шесть тем по десять минут на обсуждение каждой. Поприветствуем кандидата демократической партии Бенджамина Макалистера и кандидата от республиканской партии мисс Хлою Уокер.
Звучат аплодисменты.
Адам натягивает самую очаровательную из своих улыбок и выходит под свет софитов. Я бреду за ним — ноги сами несут меня под тысячи глаз и объективов. Адам встает на трибуну и машет зрителям рукой. Я иду к нему и встаю за его спиной.
Вначале свет ослепляет меня, становится жарко. Как выступающие могут стоять на ней и что-то говорить? Это же просто невыносимо. Постепенно глаза привыкают, и я снова могу разглядеть ведущего. Он взирает на меня с удивлением, но пока вопросов не задает.
Вместе с нами с другого конца сцены выходит невысокая брюнетка лет пятидесяти. Она неуловимо напоминает мне Эмму: те же строгие очки, вытянутое лицо, нервная улыбка тонких губ. Соперница Макалистера, Хлоя Уокер собственной персоной.
— Мисс Уокер, мистер Макалистер, приветствую вас, — говорит ведущий. — Сперва я бы хотел задать пару вопросов о вашем видении судебной системы США. На первых дебатах мы уже затрагивали эту тему, но хочется дополнительно прояснить пару моментов. Как, по вашему мнению, мы должны интерпретировать Конституцию: должны ли мы следовать ей буквально или же она является неким руководством к действию и может трактоваться более гибко? Мисс Уокер, прошу вас. У вас две минуты.
— Спасибо, Билл, — отвечает Уокер. Она будто рубит воздух словами; похожа на лейтенанта в армии. — Разумеется, Конституция остается основой нашей судебной системы. И я бы хотела оставить без изменения те законы, которые мы уже успели принять, например, закон об однополых браках…
Пока она говорит, я изо всех сил пытаюсь освободиться. Выпутать волю из паутины Адама, которой он снова окутал меня, сбежать, пока не стало слишком поздно. Но ничего не выходит. Я словно тону в собственном теле, не могу и рукой пошевелить.
— Мисс Уокер, ваши две минуты истекли, — голос ведущего окончательно сбивает все мои попытки освободиться. — Мистер Макалистер, прошу вас. И, может, вы объясните, что за прелестная дама вышла с вами на сцену?
Адам улыбается, склоняется к микрофону.
— Разумеется, объясню, — говорит он. — Но все по порядку. Моя помощница хотела бы кое-что вам всем сказать. Это очень важно и затронет каждого гражданина Соединенных Штатов.
Я замираю в ужасе. Что он велит мне сделать сейчас? Приказать всем убивать друг друга, как в ночном клубе? Если я отдам приказ в прямом эфире, что станет со страной?