— Так ведь чтобы темнее, чтобы в окно не видно было.
— Тут же реостат, можно менять накал лампы. Вот, сбоку…
Я нахожу маленький кругляш на стойке и поворачиваю, уменьшая интенсивность света до минимума. Сдергиваю с абажура футболку — плотная, теплая, почти не помятая. Надо бы переодеться. Взять куртку из шкафа, джинсы посвободнее, кеды. Кладу ее на кровать, приседаю и берусь за основание торшера. Я уже делал так, точно. Сара больше вопросов не задает, только подходит поближе. Осторожно перевернув торшер, кладу его на пол, встаю на колени и приподнимаю массивную подставку. Она толстая, снизу овальная крышка с крошечным отверстием. Вставляю в него ключик, проворачиваю — и раскрываю, как дверцу.
Внутри пара скрученных проводов, видны головки винтов, крепящих стойку. На верхней стенке скотчем закреплен прямоугольный бумажный сверток.
— Ничего себе, — говорит Сара, наклоняясь и заглядывая через мое плечо. Ее дыхание щекочет ухо, ноздрей достигает слабый дух клубничной резинки, и я слегка морщусь. Снова покалывает пальцы, становится горячо в затылке. Кажется, Сара тоже чувствует что-то подобное — отодвигается.
— Это и есть твой тайник?
— Он самый. — Я высвобождаю сверток, закрываю крышку, ставлю торшер и выпрямляюсь.
Сорвав остатки скотча, разворачиваю бумагу. Внутри деньги и флешка с пластмассовым корпусом в виде фордовской “Модели Т”. Поблескивающий металлом разъем торчит под высоким багажником, будто плоская выхлопная труба.
— Баксы, — констатирует Сара.
Аккуратно перетянутая резинкой пачка сотенных купюр. Тысяч пять, определяю я, и говорю:
— По крайней мере, у нас есть деньги, чтобы свалить из города.
— А нужно валить?
Все-таки придется рассказать ей все. Сунув деньги в бумажник, я снимаю пиджак и начинаю расстегивать рубашку.
— Я не описал тебе все подробности. В том переулке я пришел в себя, стоя над мертвым парнем. Наверное, какой-то прохожий это заметил с улицы и вызвал полицию. Когда появились копы, я сбежал. Они меня видели, по крайней мере, со спины, как я перелезал через изгородь. Плюс, мог разглядеть тот прохожий, переулок неглубокий. В общем, в полицию мне нельзя так же, как и тебе.
Сара смотрит на меня внимательно, ее глаза поблескивают в неярком свете лампы.
— Его убил ты? — спрашивает она. — Этого парня.
— Не знаю, не помню, — повесив пиджак в шкаф и натянув футболку, я направляюсь к столу, вставляю флешку в слот лэптопа и пару раз щелкаю пальцем по “Энтеру”. — Вот ты помнишь, как очутилась на койке в клинике?
Она слабо улыбается.
— Нет. Но я знаю, что у меня был нервный срыв, и мне вызвали санитаров. Я не помню — но хотя бы знаю, как попала туда, понимаешь? Узнала от соседки. А что узнал ты?
Пожав плечами, я сажусь за стол и снимаю блокировку лэптопа. Жду, пока он обнаружит съемный носитель, считает с него данные.
— Ничего не узнал, пока что не у кого было. У меня, как видишь, нет разговорчивой соседки. Может, после ночного клуба я просто шатался по городу? Так или иначе, информация про то убийство в переулке уже есть на новостных сайтах. Написано: “Полиция идет по следу”. Выходит, мне и машину надо кидать, и самому скрываться.
Открывается окно с россыпью иконок. Я веду вдоль них курсором. Так, и что тут у нас…
— Смотри-ка, ты помнишь пароль, — вдруг говорит Сара у меня над ухом.
Я гляжу на свои пальцы, которыми только что давил на клавиши, и растерянно отвечаю:
— Ввел его — и сам не заметил.
— А если бы задумался над ним — то, наверное, не вспомнил бы. — Сара подтаскивает второй стул, садится рядом и добавляет: — Ну давай, посмотрим, что там.
Мы снова совсем близко, но я уже привык, напряжения почти нет, только слабые щекочущие уколы в пальцах. На мониторе раскрытая папка, единственная на флешке. Называется “проба_2”, внутри несколько файлов. Все — картинки, кроме одного, текстового.
В файлах схемы. Стрелки, непонятные пояснения. Целый рой значков, каких-то пиктограмм, буквы, цифры, да еще и химические формулы. Это похоже на шифровку. Я открываю одну картинку, другую, третью. На всех какие-то формулы и код. Внизу, в углу рисунка, едва различимая размашистая подпись. И на втором рисунке, и на третьем. Похоже, перед нами торопливо сделанные сканы с плохо выставленной контрастностью.
— Ради этого нас и ищут? — спрашивает Сара. — Из-за этой ерунды?
— Такое чувство, это совсем не ерунда, — возражаю я. — А тут что?..
Сара тихо ахает, когда я открываю последний jpg-файл. Там черно-белая фотография, крупнозернистая, мутная. На ней… кто это, ребенок? Карлик? Смазанный силуэт худого, почти уродливого тела: полоска туловища, палочки рук. Крупная голова, темные провалы глаз смотрят прямо на нас. Пятна ноздрей, яма рта. Существо на фотографии то ли кричит, то ли застыло в тоске и ужасе. Позади серый фон. Внизу все та же размашистая подпись, в другом углу что-то написано, совсем неразборчиво. Взгляд существа-ребенка полон такой мертвенной жути, что я закрываю файл.