Нужно умыться, прийти в себя. Я выхожу в коридор, прихватив рюкзак. Попутно заглядываю в соседнюю комнату. Роуз сидит на узкой кровати, читает книжку в мягком переплете, что-то с полуголой девицей на обложке. Телефон лежит на комоде в противоположном конце комнаты, и это успокаивает. Я ожидала, что она будет строчить сообщение в 911.
В туалете плещу на лицо холодной водой. Отдышавшись, кидаю в рюкзак оставшиеся вещи: щетку для волос, щетку для зубов, полотенце с сушилки. Взгляд привлекают часы на полочке у зеркала, среди вещей Роуз. Циферблат размером с монетку, тонкий платиновый браслет — дорогие. И они мои, он мне их подарил. Не помню повод, но помню, что я долго отказывалась их принять. Слишком дорогой подарок, я не привыкла к таким. И часы не дарят, плохая примета. К расставанию.
А Роуз, я смотрю, не растерялась. Сразу разобралась, какие из моих вещей сунуть в коробку, а какие — себе в карман.
Хватаю часы с полки, застегиваю на запястье. Так-то лучше. Они мне идут, тонкая полоска платины хорошо смотрится, плотно обхватывает запястье. Точно по размеру.
Услышав стук во входную дверь, я замираю. Полиция? Или снова санитары? Что, если Роуз все-таки набрала кого-то, пока я собирала вещи? Внезапно вспоминаю грубые руки, которые тащат меня вниз по лестнице. Жильцы вышли из квартир, глазеют. Я извиваюсь, ору, случайно бьюсь затылком о дверной косяк. Аж мороз по коже.
Я туда не вернусь. Не дождетесь!
Торопливо выключив свет, я замираю.
Слышны легкие шаги Роуз. Щелкает замок, звякает цепочка. Она неуверенно здоровается, но ей не отвечают. Короткий вскрик, потом доносится глухой стук и звук упавшего тела.
Вошедший делает шаг по коридору. Второй. Нас разделяет только хлипкая перегородка двери. Я в темноте, а совсем рядом он — тот, кто ударил Роуз. Может быть, убил ее.
Я отчетливо слышу его тихое дыхание.
2. Крис
А дом-то дорогой. Под стать моей машине, так и чудится, как я выезжаю из подземного гаража, прямоугольный зев которого виднеется за балюстрадой крыльца. Неужели я жил в таком элитном здании? Или живу? Кажется, все же нет. Не в данное время.
Он пятиэтажный, светлый, окна большие. Рассчитан на несколько элитных апартаментов. Широкое каменное крыльцо, массивная дверь, и за этой дверью наверняка охранник, вежливый и вооруженный.
Остановив “шевроле” за углом, так, чтобы в боковое окно было видно крыльцо, я рассматриваю “Логово Двуликого”. Какое-то мучительное чувство он вызывает, целый букет сложных переживаний, которые я не могу толком осознать. Стоит подойти поближе, заглянуть внутрь, может, охранник меня узнает, а я узнаю холл — так и потянется цепочка воспоминаний.
Двери открываются, выходят две женщины, одна в возрасте, вторая помоложе. Спускаются с крыльца и, пройдя мимо припаркованного напротив темно-синего “форда”, сворачивают в мою сторону. Улица, где стоит дом, тихая, малолюдная. Когда женщины минуют “шевроле”, я вглядываюсь в их лица, пытаюсь узнать, но они мне незнакомы. “Джош снова вложил деньги в этот хедж-фонд, а ведь я говорила ему, что у них проблемы с КЦББ”, — доносится голос той, что старше. Да уж, в особняке явно обитают не безработные на пособии.
Когда женщины скрываются из виду, я наклоняясь к рулю, чтобы сбоку лучше видеть фасад. Поднимаю взгляд... И цепляюсь им за сводчатые окна пятого этажа. Вон то, крайнее слева — знакомое окно. Когда-то я выглядывал из него, отодвинув занавеску в микки-маусах и дональдах даках. Вытягивался на цыпочках, наваливался на подоконник грудью и смотрел на эту тихую улицу сверху.
Это окно моей детской комнаты. И затем в голову приходит имя: Джеймс.
Джеймс Брана.
Оно огненными буквами пылает в сознании, неприятно обжигает, слепит. Я прикрываю глаза, тру ладонью лоб. Джеймс Брана, мой отец. Он жил — живет! — здесь, в апартаментах на пятом этаже, вместе с матерью и со мной. Хотя я уже давно не обитаю тут, много лет, да и мама… Мама. От этого слова веет горечью, страхом, чувством потери.
Что с моими родителями? Отец жив, хотя мы не виделись много лет, лишь иногда — короткий разговор по телефону, но я знаю, что он жив. А мама умерла. Давно. Как? Что-то произошло тогда…
Яркое, острое воспоминание накрывает меня. Я там, внутри своей комнаты. Слышу внезапный топот ног, вскрик домработницы. Голос отца, звук удара, возглас матери, шаги. Я, двенадцатилетний, выглядываю из комнаты и вижу страшных людей. У них черные гладкие головы, как у монстров из фильмов ужасов, а в руках оружие. Пистолет-пулемет FN P90, я видел такой по телеку. Передо мной никакие не монстры, а люди в черных масках. Спецназ? Группа быстрого реагирования? ФБР? Но что им тут делать? Да и одеты они в джинсы и кожаные куртки. Наверняка, грабители. Плохие люди – уж точно. Пять «эфэнов» в руках пятерки плохих людей. Они еще не заметили меня, трое разошлись по нашей просторной гостиной: один стоит возле сжавшейся под стеной домработницы, один – посреди комнаты, между сидящей в кресле матерью и выглянувшим из своего кабинета отцом. Он в брюках и светлой сорочке с короткими рукавами, она в длинном халате. Тихо бубнит телевизор на стене. Вдруг сквозь голос диктора до меня доносится: