— … Гм, — одобрительно прогудел старик, посмотрев за спины валявшихся предателей. — Братья и сестры, — стоявший впереди десантников среднего роста коренастый командир чуть дернулся, что не осталось незамеченным со стороны. — Да, все мы с единого корня... И эти тоже! — изогнутый конец посоха ткнулся в сторону лежавших. — Все мы плоть от плоти нашего Отца, — многие из толпы синхронно вцепились в висевшие у них на поясах темные деревянные статуэтки и с благоговением посмотрели на возвышавшийся над ними дуб исполин. — Здоровые или убогие, рыжие или беляки, бабы или мужики, хорошие или плохие — все мы его дети. Каждого из нас он знает и привечает! Каждый, кто попросит у него помощи, получает..., — голос старика волнами то нарастал, то спадал. — Матрена, когда ты занедюжила, кто тебе помог?
Высокая девка чуть не бухнулась на колени, так сильно закивав головой.
— А твою хворь, Степка, кто вылечил? — его взгляд уперся в следующего — плотного мужика, мнущего в руках шапку. — Как ты мучился от плетей германски, помнишь поди?! Кровь харкал почитай неделю... Отец тебя вылечил! И мого внучка от попотчевал. Никому отказа не было
Он выкрикивал все новые и новые имена и вздрагивавшие люди начинали истово кивать головами в подтверждение сказанного.
— Всех Отец привечает, — вновь повторил он, оглядывая собравшихся. — А мы с вами як поступаем? — вдруг он задал неожиданный вопрос. — Мы-то с вами как Ему отвечаем? Люди?! Что мы сделали для Него? — тишина на поляне стала еще более жуткой; застывшие люди старались не смотреть друг на друга, словно чего-то стыдились. — Мы его может от вражин оборонили? А Митроха? — парень с пудовыми кулаками, казалось, скукожился от заданного в лоб вопроса. — Что молчишь? — тот еле слышно мычал в ответ, пытаясь спрятаться от обвиняющего взгляда.
Стоявшие вместе со всеми десантники имели совершенно непонимающий вид. С диким удивлением они смотрели на потупившихся партизан, на тыкающего непонятными обвинениями старика. Большая часть из них вообще ничего толком не понимала и бросала вопрошающие взгляды на стоявшего впереди командира. Судя по зверскому выражению лица последнего, с которым тот смотрел на тех, кто шептался в толпе, он был в курсе всего происходящего.
— Все молчите..., — укоризненно проговорил старичок. — Молчите... А деваха вон не молчала, — он подошел к избитой девушке, которая еще не успела смыть кровь с разбитого лица. — За правду не побоялась постоять. Болью своей попрала животный страх, — его пальцы нежно огладили ее длинные волосы и чуть толкнули назад, к людям. — Иди, иди, дочка.
Он подошел к лежавшим полицаям, все из которых уже давно пришли в сознание и со страхом за ним следили.
— Что, черные душонки, зенками своими хлопаете? — ткнул он посохом крайнего, попытавшего отползти от него. — Подушегубствовали, поиздевались над людями, пора и ответ держать... Жили вы как скоты, не зная ни человеческого ни божественного закона, так после смерти своей послужите! Давай, хлопцы!
Быстро подбежавшие мужики пинками скинули связанных в яму. Через пару минут все семеро уже лежали неглубокой (с полметра) траншее и испуганно скулили.
— Товарищ коман..., — попытался сделать шаг вперед один из десантников, до этого с возмущением наблюдавшего за происходящим. Но, как же так? Это же..., — его голос становился все тише и тише, пока наконец-то, стушевавшийся под взглядом Судоплатова десантник не замолк окончательно.
Старичок сделал еще шаг вперед. Он уже ничего не замечал — ни возмущенного вида десантника, ни внимательной взгляда его командира, ни вспышки фотокамеры. Все его внимание захватил процесс...
— Отец, во искупление их злодеяний, прими, — он с надеждой смотрел на дерево, длинными искривленными ветками заполнившего пространство над поляной. — Очисти их черные души.
Вдруг из толпы кто-то ахнул. Следом вскрикнул ребенок. Семь тел, лежавшие ровным рядом, начали дико дергаться, извиваться, словно мокрая глинистая земля под ними превратилась в раскаленную сковородку. Один из них, отчаянно дрыгая ногами, попытался вскочить, но его загребущие движения лишь скребли по податливой почве. С каждым новым движением сапоги погружались все глубже и глубже, превращая почву в жидкое болото. Другой исступленно мотал головой, не в силах дернуться погружающимся в черную жижу телом. Смачные хлопки месили грязь, отчего его лицо с вращающимися белками глаз покрылось жирной черной коркой.