“Сегодня Вика разбила бутылку вина за пять тысяч долларов, все видели, что пьяный клиент подтолкнул ее под локоть. Клиент промолчал, и мы будем в течение полугода делать отчисления от зарплаты”.
“Сегодня банкет — удалось заработать — везу домой непочатую бутылку торфяного виски, большие объедки торта и, скажем так, чужой роскошный букет для Таньки. Ехал и ежился от сознания того, какая же я мелкая личность”!
Сергей даже усмехнулся. А вот и он:
“Сегодня были на спектакле Перепелки. Специально отпросился с работы, пошел из-за Тани, чтобы был хороший секс. У женщин трепетное отношение к сексу, им нужно “единство душ”. Они защитницы всего земного и телесного — они продлевают материальность этого мира. Ей подозрительно нравится Перепелка, он добрый, считает она. Все люди уже заранее были готовы к чему-то хорошему. Я проснулся от его слов. Он сказал, что, когда бреется, иногда вспоминает что-то неприятное и морщится перед зеркалом — это было точь-в-точь про меня. После этого я слушал его очень внимательно, и мне стало жалко своей прошедшей жизни и вообще. Он говорил обо мне, он заикался и запинался, как я, если бы вышел на сцену, он дергал плечом и усмехался, он был летчиком, а я хотел быть милиционером. Как он умеет говорить обо мне так хорошо. И мне было хорошо с ним. На работе было хорошо. Весь день в голове голос Перепелки”.
“Сегодня банкет. С самого утра я имел очень неприятный разговор с Катей по поводу фамильярного обращения с клиентами, не поймешь — то любите клиента, запоминайте вкусы и пристрастия, то фамильярность. Я уже типа согласился, что лажанулся, а она все говорит и говорит. В каком-то отчаянии вышел покурить, я задыхался, сигарета выпала из рук, Катюха умеет взорвать мозг, и вдруг увидел Перепелку — он сидел в машине и, прислонившись к стеклу, смотрел на меня задумчивыми, невидящими глазами. Взгляд его скользил по витрине, мусорке и по мне. Войдя в ресторан, я понял, что за торжество будет у нас, и понял, что снова увижу его. У нас вручали премии молодым писателям. Видел в жюри Дридзо — он оказался удивительно невысокого роста, а Улядуров совсем не такой крутой, как в том боевике, даже наоборот. Я всегда был рядом с Перепелкой, обслуживал его, видел его затылок и шею, прислушивался. Он неприятно поразил меня, всех перебивал и рассказывал свои истории. Я понял, что он не циник — он играл циника, неумело, как это делают искренние, добрые и беззащитные люди. Он пил виски “Чивас Ригал”, съел несколько бутербродов с маслом и черной икрой. Он был очень вежлив со мной, это как бы плата за наше халдейство, мы равны как бы. Он уехал. Чаевых никто не оставил, как всегда звезды. Я вышел вслед за ним покурить. Он был ОДИН, просто поймал частника, сел и уехал, обалдеть! Мне казалось, что я еду вместе с ним, и мы с ним вспоминаем, мы говорим: “А давай вспомним все такое советское и сапоги на “манной каше”. Таксист не выдерживает и присоединяется к нам. Если бы знал, то взял бы Танькин “Песок”, чтоб он поставил свой автограф для нее”.
“Сегодня играл перед зеркалом его пьесу. Странно, в голове идеально звучит его голос, а моя интонация совсем другая, как в караоке”.
— Ну, так говорил бы и продолжал писать свое личное! — не выдержав, сказал вслух Сергей.
“Я уже не знаю — люблю я романы Перепелки или нет? Они у меня читаются. А критики меня ругают”.
Странные подвижки в психике Федора начались со случая в ресторане. “Как хорошо, что я могу это написать. Я могу это написать сто раз, но легче мне не станет. Вчера, в пятницу 2008 года, на банкете какого-то министерства, министерства автодорожного транспорта, пьяный и развратный олигарх вывалил на мою голову — в прямом и самом непристойном смысле — пасту, а потом медленно посыпал рукколой и поперчил. Я, конечно, тупил весь день. Но при чем здесь официант, когда виноват повар?! Еще это дурацкое “ресторанное” отравление с девушкой из “Дома-2”. Люди вокруг сдерживали смех, но им было очень смешно, видимо. Руководство проигнорировало случай этого вопиющего хамства. Мне сказали, что синьор Манжели просто закрылся в своем кабинете, типа уже ушел, но он был там. Еще бы — 70 тысяч долларов за банкет! Все меня успокаивали, типа, ну и жесткач, такого, мол, никогда не было. Типа, забей, это из-за кризиса. Я понимаю, что кризис у всего человечества в планетарном масштабе, особенно в макроэкономике, да во всем, нахрен. Но легче мне не стало. Тоска, апатия, отчаяние и страшный зуд, который хочется истереть бритвочкой или петлей об шею. Доколе, блин, доколе?!”