Кстати, я так и не знаю, как там она. Скорее всего, потеряла меня совсем. Узнает, что сижу, и бросит. Ничего, выйду — помиримся. Деньги на квартиру я заработаю.
Помнится, у меня вообще в этом мире пока что не было проблем с деньгами. Теперь-то понимаю, что в самом начале мне просто повезло, а раньше принимал это, как данность. Игровые деньги никогда мной особо не ценились. Миллионом больше, миллионом меньше, ерунда. Час-другой игры.
Отдать квартиру можно, деньги — дело наживное, как говорит отец. Но это если быдло-адвокат меня реально вытащит.
В чём я не очень уверен, честно говоря.
— Если я подпишу договор, какова вероятность, что меня оправдают? — Решил я спросить то, что спрашивал у прошлого адвоката.
— Вероятность есть, если ты подробно расскажешь, как и за что замочил свою… сожительницу. — Он весь подобрался, чувствуя, что я готов сдаться. — Найдём то, чего нет в деле. Например, расскажем, что это она на тебя набросилась, что это была самооборона, а не убийство. За такое пару лет всего дают. А если скажем, что это она на тебя с ножом прыгнула, то вообще оправдают. Получишь годик за сопротивление полицаям и свободен.
— Я вообще её не убивал. — Постарался объяснить и этому адвокату. Но мне снова не поверили.
— Слушай, ты не заморачивайся. — Отмахнулся он от моего заявления. — Ну, бывает, случайно кого-то замочил. Ты же под кайфом был, вполне можешь и не помнить ничего. Но на это не стоит напирать, а то отягчающее словишь. Судьи не любят нариков.
— Я не принимаю наркотики. — Такое ощущение, что говорят о ком-то другом. Убийство в наркотическом бреду. Бред — это обвинять меня в убийстве незнакомой девки! — Я даже сигарет не курю, какое там под кайфом!
Мужик посмотрел на меня, потом покопался в папке перед собой. Выложил передо мной.
— Вот копия медицинского заключения. — Пояснил он. — В нём говорится, что в твоей крови при задержании обнаружены вещества «вызывающие плохо контролируемое логикой поведение». Почитай, там внизу. «Порошок забвения», конечно, не наркотик, но не аспирин точно. А примешанная травка в нашей стране к обороту запрещена. Потому как она и есть наркотик. Там маленькая доза, на срок не тянет, но как отягчающее обстоятельство всё равно пойдёт. Усёк?
— Я не мог сам принять это. — Наверное, из-за наркотиков я и не помню толком, что со мной происходило. — Я категорически против любых веществ в своей крови.
— Вот тебе ещё одно заключение. — Он достал следующую бумагу. — На бокале, в котором был гранатовый сок с этим веществом, только твои отпечатки. — Адвокат пожал плечами, словно говоря: «от меня-то ты чего хочешь?» — Тебя никто не опаивал, ты сам выпил то, что было в нём.
— Мне подмешали.
— Возможно и такое. — Согласно кивнул он головой, убирая бумагу обратно в папку. — Но тут только твоё слово против девушки, что была в тот момент с тобой. Если она скажет, что ничего тебе не подсыпала, то ты точно получишь на полную. Так что, лучше на этом не заострять внимания. Лучше сейчас расскажи мне, что именно помнишь из самого убийства.
— Так, стоп! Какое убийство, если девушка осталась жива, и может дать против меня показания? — Очень удивился я. — Почему меня вдруг обвиняют в её убийстве?
— Слушай, братан, ты меня удивляешь. — С осуждением покачал головой адвокат. — Жива та, с которой ты сок пил, Белова Виктория. А убил ты ту, с которой жил. Пилотову Татьяну. Ты чего, в бабах запутался? Или та Виктория опоила тебя из ревности? Так и это она будет отрицать.
Я же его почти не слышал. Его голос отдалился, словно приглушили звук. Голова разболелась, на глазах выступили слёзы. Нет, я не стал переспрашивать то, что услышал. Внутренний похоронный голос тут же заверил, что это правда.
Что моей Татьяны больше нет!
Этот мир щедро подарил мне здоровое тело, сильную любовь. С самого начала он завалил меня подарками. Но потом я словно сделал какую-то ошибку, и мир разозлился. Все подарки у меня отобрали. Любовь в том числе.
— Эй, братан. — Адвокат хлопнул меня по плечу. — Не время слёзы и сопли пускать, действовать надо. Подписывай договор, и я тебя начну вытаскивать из той задницы, в которой ты оказался.
— Не надо. — Ответил я безжизненно. Слёз не было, желаний тоже. Всё во мне умерло. — Смысла нет.
Он что-то ещё говорил, наверное, убеждал, что надо подписать, что надо жить дальше. Я не слушал. Моё тело словно обернули в плёнку, которая плохо пропускала звук, свет и мысли, которые до меня хотели донести.