Рука Притчера бессильно опустилась, и генерал ощутил смутное беспокойство. Что мешает ему действовать? Чем скована его воля? Ведь было время, когда он был мятежным, опальным капитаном армии Первого Фонда, когда он был способен на более решительные и отчаянные поступки, чем Ченнис. Неужели Мул прав? Неужели его преобразованное сознание настолько отравилось послушанием, что неспособно породить инициативу? Генерал ощутил подавленность и бесконечную усталость.
– Ловко сработано, – одобрил он, – и все же в дальнейшем вам лучше советоваться со мной перед принятием подобных решений.
Замигал какой-то сигнал.
– Это из машинного отделения, – небрежно бросил Ченнис, – обещали за пять минут предупредить о скачке и дать знать, если что не так. Останетесь на хозяйстве?
Притчер молча кивнул и, оставшись в одиночестве, задумался о зле, которое несет человеку старость. На панели обзора сверкали редкие звезды.
У края разливалось молоко Галактики. Освободиться бы от влияния Мула...
Генерал испугался этой мысли и прогнал ее...
...Шеф-инженер Гекслани испытующе взглянул на молодого человека, который был без формы, но держался с апломбом офицера и, кажется, на самом деле был облечен властью. Гекслани, с младых ногтей служивший во флоте, привык к тому, что власть принадлежит человеку с погонами.
Правда, этого человека назначил Мул, а Мулу всегда принадлежит последнее слово. Мул – это абсолютная истина. Даже подсознательно Гекслани в этом не сомневался. Он был прочно обращен.
Молча он протянул Ченнису небольшой овальный предмет. Ченнис взял его в руку и одобрительно улыбнулся.
– Вы из Фонда, шеф?
– Да, сэр. До того, как Первый Гражданин взял власть, я служил во флоте Фонда восемнадцать лет.
– Инженерному делу учились в Фонде?
– В Центральной Школе на Анакреоне, сэр. Получил квалификацию первого класса.
– Неплохо. А это вы нашли в аппарате связи, там, куда я просил посмотреть?
– Да, сэр.
– Это деталь аппарата?
– Нет, сэр.
– Что же это?
– Метка, сэр.
– Я не учился в Центральной Технической школе. Объясните подробнее.
– Это устройство, которое должно показывать координаты корабля при скачке через гиперпространство.
– Оно позволяет за нами следить?
– Так точно, сэр.
– Хорошо. Это недавнее изобретение?
– Да, сэр.
– Разработано одним из новых исследовательских институтов, учрежденных Первым Гражданином? Принцип действия – государственная тайна?
– Да, сэр.
Ченнис несколько секунд играл меткой, затем протянул ее инженеру.
– Положите ее на то самое место, где нашли, и точно так же, как лежала. Ясно? И забудьте о ее существовании.
Шеф-инженер с трудом удержался от салюта, резко повернулся и вышел.
Корабль несся по Галактике, чертя прерывистую линию. Пропуски соответствовали скачкам, покрывающим около ста световых лет, а штрихи – участкам нормального полета протяженностью от десяти до шестидесяти световых секунд.
Бейл Ченнис сел к пульту Линзы и, как всегда, испытал чувство, близкое к благоговению. Он не был уроженцем Фонда, и волшебство, свершавшееся при повороте рычага или нажатии кнопки, еще не стало для него привычным.
Линза вряд ли приелась бы и уроженцу Фонда. В ее небольшом корпусе было такое множество электронных схем, что на экране умещалось сто миллионов отдельных звезд и точно воспроизводилось их взаимное расположение. И это еще не было пределом возможностей машины. Она могла развернуть заданный участок карты звездного неба по любой из пространственных осей и повернуть его на любой угол относительно заданной точки.
Линза совершила переворот в межзвездной навигации. До изобретения Линзы каждому скачку предшествовал расчет, занимавший значительное время – от одного дня до одной недели. Большая часть этого времени уходила на вычисление координат корабля. Нужно было найти по меньшей мере три звезды, положение которых относительно произвольно выбранного центра координат было бы известно, и определить положение корабля относительно этих звезд.