Близко хрустнула ветка, по желтоватым стволам сосен проплыла тень и на фоне звездного неба он разглядел человеческий силуэт.
- Алик, ты где? - Пуглов с трудом узнал голос Ройтса.
- Я здесь, а где ты был?
Ройтс подошел и присел рядом с Альфонсом. Голос у него дрожал и Пуглов почувствовал исходящий от него страх.
- Там, наверху, кажется, кого-то повесили. Или сам повесился. Мне показалось, что это была женщина, причем абсолютно голая...
- Не мели, тебе с наркоты еще и не то может примерещиться, - однако Пуглов говорил не своим голосом.
- По-моему, отсюда надо рвать и как можно быстрее.
- А ты можешь ехать без света?
- Попробую. Но ты прав, здесь кто-то ошивается и, возможно, наблюдает за нами.
Метров двести машина двигалась задом. Когда добрались до асфальта, Ройтс круто развернулся и дал по газам.
- Выходит, - сказал он, - наш труп, как магнит, притянул еще одного жмурика.
- Возможно, ты в темноте ошибся. Принял дерево за человека.
- Хорошо, допустим, я ошибся, но ты ведь тоже слышал этот крик.
- Стой! - приказал Пуглов. - Давай разгружаться, глупо мотаться в темноте.
Однако звездного света было достаточно, чтобы вытащить из машины скатку и положить на землю. И хотя они старались не шуметь, лопаты, когда их доставали из багажника, издали противный ночной тишине звук.
Они отнесли труп подальше от дороги и принялись копать яму. Грунт был довольно мягкий, но им мешали корни, на которые они то и дело натыкались штыками лопат. В такие моменты раздавался резкий стук и это их пугало.
- Давай не будем мучиться и забросаем этого мудака валежником, предложил Ройтс. - Какая ему сейчас разница?
- Зато для нас обоих существенная. Нам за это деньги платят.
- Но этот Ножичек меня доконал.
- Давай возьмем немного правее, здесь как будто более мягкий грунт.
- Тебе, Алик, не кажется, что в этом Булонском лесу навалом таких безымянных могил? В прошлом году где-то тут поблизости грибники нашли ногу и руку, причем разных людей.
- Откуда тебе известно, что разных?
- Знакомый мент говорил...банда Хусейна приезжих с Казани трех киллеров порешила...Да и сам Хусейн после куда-то провалился, может, его косточки где-нибудь в этих местах упакованы...
Пахло сырой землей и вереском. Через минут сорок они кончили копать. Глубина ямы была по грудь Пуглову.
С них лил пот. И не столько от работы, сколько от страха, который буквально сочился из них.
Когда наконец, труп вместе с ковром уложили на дно ямы, Ройтс, не сдерживая нервной икоты, взмолился:
- Алик, еще пару минут и я лягу вместе с Ножичком. Гоним отсюда!
Но Пуглов, молча, подцепил лопатой кучку земли и в сердцах бросил ее в яму.
- Давай, Таракаша, быстренько его прироем и...свободны.
- Будь он неладен твой боров Рощинский, - выругался Ройтс и, как заведенный, принялся засыпать могилу. - Ты заметил как он живет? Вроде бы ничего особенного, но рэкет, тем более Нерон, к нищим в гости не ходит.
- Перестань молоть чепуху, пойдем лучше наломаем веток, прикроем это дерьмо...
- Может, заказать этому пикадору венок с ленточкой? К чертям эту панихиду, бежим отсюда.
- Я бы с удовольствием, но у меня почему-то отказали маслы, - у Пуглова и впрямь голос совсем сник и потерял обычную твердость и уверенность. Последний рывок, Игорек, и мы отваливаем.
После того как они натаскали на свежий песок кучу валежника и наломанных сосновых веток, отправились к машине.
В половине третьего они въехали на улицу, где жил Пуглов.
Перед тем как выйти из машины, Альфонс сказал:
- Лопаты выброси где-нибудь по дороге. Завтра созвонимся...
Ройтс начал разворачиваться.
- Игорь, подожди, возьми свою долю, - и Пуглов полез в карман за деньгами.
За первым же поворотом Ройтс остановился и всадил себе двойную дозу "бефорала". Он несколько минут сидел без движения и в его мозгу ворочался разный ассоциативный мусор, который его психика расщепляла так же легко, как поддавалась власти наркотика.
Глава пятая
Ночью Рощинский не сомкнул глаз. "Суслопаров, Суслопаров, - как навязчивое заклинание твердил про себя Владимир Ефимович. - В гробу я тебя видел...Да нет, пожалуй, это ты спишь и видишь меня в гробу..."
Несколько раз он вставал с постели, подходил к двери и долго прислушивался. Потом подступал к окну, забранному шелковой шторой, и там, застыв каменным Буддой, подолгу внимал мельчайшим проявлениям жизни, которая, несмотря ни на что, шевелилась и шебуршала в доме и вовне.
Дважды он снимал с гвоздя "франкот", клал его на согнутые в локтях руки и как малое дитя качал.
Под утро Рощинского сморил сон. Он спал, а рядом, прильнув к бедру, лежал обрез. В случае опасности - откинул одеяло и - стволы в зубы непрошеному гостю...
Рощинский во сне почувствовал сильную загрудинную боль и проснулся. Сердце работало с натугой и частило, словно дятел на сосне. Он долго лежал в темноте и думал о своей никчемной жизни. Она пуста, однообразна и теперь, после налета, еще и очень небезопасна. И как ни странно, последнее обстоятельство немного взбодрило его, влило в жилы изрядную дозу адреналинчика и потому он зажег бра, которое висело над изголовьем и слез с кровати. Пока надевал шлепанцы, прислушивался, но ничего, кроме бешеного тока крови, не расслышал. В первой комнате, куда он пришлепал, увидел маленького мышонка, убегающего под шкаф.
Рощинский подошел к комоду и стал открывать ящики. Он явно что-то искал, для чего ему пришлось выложить все постельное белье. Он нервничал, торопился, руки дрожали, а он, не обращая внимания на боль в сердце, продолжал ворошить то, что с годами накопилось в ящиках. И когда каждый из них был перевернут вверх дном, он понял: то, что он ищет, бесследно исчезло. Видимо, кто-то из грабителей незаметно сумел унести то, что он искал.
Поздним утром он позвонил Авдеевой и договорился с ней об уборке квартиры. Затем нашел в справочнике телефонный номер питомника по разведению сторожевых собак, где ему дали телефон главного кинолога. Однако того на месте не оказалось и Рощинский переключился на поиск какой-нибудь охранной фирмы, которая могла бы оборудовать его жилище сигнализацией.
Ему повезло: такую фирму он нашел довольно быстро, где ему пообещали в течение суток провести не только сигнализацию, но и поставить стальную дверь с "практически непреодолимым ворами замком-пауком". В конце разговора ему назвали сумму, в которую ему обойдется личная безопасность. "Спокойная жизнь этого стоит," - успокоил себя Толстяк. Но он тут же вспомнил о долге Пуглову с Ройтсом и окончательно понял: как это ни печально, придется прибегнуть к неприкосновенному запасу.
Под вечер он поднялся с дивана, опустил ноги в тапочки и долго сидел в такой позе. Затем, сменив шлепанцы на башмаки, отправился в кладовку.
Когда он вошел в нее ему стало жутко - казалось, дух Ножичка витает над ним.
Рощинский отвалил несколько прокопченных кирпичей, приподнял лежащую под ними асбестовую пластину и перед ним открылся потемневший от старости слой древесных опилок. Он уже вознамерился опустить в них руку, как вдруг заметил на краю углубления необычный клочок бумаги. Он взял его в руки и отошел к оконцу. Однако свет, падающий из него и от двадцатипятиваттовой лампочки не позволял хорошенько рассмотреть находку. Он вернулся в комнату за очками и с ними снова - в кладовку. Сомнений не было - на зеленоватом обрывке отчетливо виднелась часть банковского номера стодолларовой купюры. И как крот, которого ужалила змея, судорожно стал разрывать опилки. И чем глубже он в них проникал, чем чаще ему попадались ошметки долларов. Когда, наконец, он добрался до целлофанового пакета, все еще теплившаяся в нем надежда рухнула окончательно. Пакет и все его содержимое, когда он поднял его над землей, рассыпалось, словно новогоднее конфетти. То, что недавно было солидным капиталом, на глазах превратилось в прах, в никчемную труху.