— Я думаю о Шотландии, — произнес Орландо, как будто это было совершенно очевидно.
Вот только Уолтер так не считал.
Для большинства англичан последний год работы королевского правительства стал настоящим бедствием.
Для короля Карла было вполне характерно то, что он не понимал даже ту страну, из которой вышла его семья. Шотландцы вполне ясно дали понять его бабушке, королеве Марии Шотландской, что желают иметь Пресвитерианскую церковь. И потому истинным безрассудством было воображать, будто они примут теперь те англиканские службы, которые насаждались в Англии и Ирландии. А король Карл именно это и пытался сделать. Если доктор Пинчер был ошеломлен папистскими службами в соборе Христа, то шотландцы пришли в ярость, когда король приказал проводить такие же службы и в их стране. В соборе в Эдинбурге произошел бунт, и вся Шотландия сопротивлялась. Но Карл был глух к этим искренним протестам. Ведь он король, а значит, прав во всем. К весне 1638 года в Шотландии возникло мощное движение протеста, в котором участвовали все жители, от богатейших аристократов до самых скромных рабочих. В итоге были созданы Торжественная лига и Ковенант, религиозно-политическое объединение, — и Шотландия окончательно вышла из-под контроля. Теперь король Карл пытался собрать армию, чтобы отправиться походом на север, против сторонников Ковенанта.
— Ты разве не видишь, что это может оказаться для нас хорошей новостью? — сказал Орландо. Прежде всего, объяснил он, это может вынудить английское правительство отвернуться от пуритан, а сюда входит и пресвитерианство, и таких шотландцев немало в Ульстере. — Король может пожалеть, что он вообще создал в Ирландии протестантские колонии.
Кроме того, подчеркнул он, у короля может возникнуть настоящая благодарность к солидной поддержке Английской католической церкви в Ирландии.
— Пришло время, Уолтер, когда старые англичане должны напоминать королю, причем как можно чаще, что мы его преданные друзья.
— Ты веришь, что он может даровать нам больше уступок?
— Ты не понял мою мысль до конца, Уолтер! — воскликнул Орландо. — Я имел в виду куда большее. Вполне возможно, если эти неприятности с протестантами продолжатся, король может даже снова вернуть власть в Ирландии нам, старым англичанам. Старым семьям сквайров, которым он может доверять. — Орландо улыбнулся. — Мы, католики, можем снова получить власть в Ирландии, если правильно разыграем свои карты.
Уолтеру показалось, что его родственник излишне оптимистичен. Но знать наверняка было невозможно. Орландо вполне мог оказаться прав.
Они дошли до огороженного двора собора Христа.
— Зайдешь к нам сегодня? — спросил Уолтер.
— Хотел бы. Но у меня назначена встреча, — ответил Орландо.
— Ну, тогда передам твой привет сестре, — сказал Уолтер.
— Да. Конечно передай, пожалуйста, — быстро произнес Орландо.
Уолтер не спеша направился к дому. Думал он о том, что за последний год немного прибавил в весе. Но нельзя сказать, чтобы ему это не нравилось. Наоборот, некоторый жирок на теле он ощущал как утешительное явление. Иногда, сидя в одиночестве, он чувствовал, что его тело как бы подрастает, становится ближе к нему, словно некий друг, и, как и положено доброму другу, защищает его от нападок жестокого мира.
Ему было жаль, что Орландо не смог зайти к ним, потому что любил брата жены. Но Уолтер не был удивлен. Он давно уже заметил, что Орландо испытывает странное нежелание встречаться с Энн. Если его приглашали в гости, он находил какие-нибудь отговорки, как сегодня, и обещал, что скоро к ним зайдет. А когда все-таки приходил, то, хотя и приветствовал сестру поцелуем, все же в его обращении с ней чувствовалась некая сдержанность. А иногда, сам того не желая или думая, что Уолтер ничего не замечает, Орландо посматривал на него с жалостью или беспокойством, а если они просто сидели молча, Уолтер ощущал неловкость в этом молчании. И Лоуренс тоже держался как-то осторожно, прячась, как под маской, за иезуитской любезностью.
Что ж, это было вполне понятно. Они ведь думали, что он ничего не знает.
Но он знал. Он знал почти с самого начала. Он отлично помнил тот вечер (казалось, это был невероятно давно), когда заметил на себе задумчивый взгляд жены. Возможно, ничего странного в том не было. Но Уолтера поразило другое: в ее взгляде не было недовольства или враждебности; она как будто изучала его, рассматривала издали. Может быть, гадала, как бы он отреагировал на то или другое? Или оценивала какие-то черты его характера? Так она могла бы смотреть, если бы сравнивала его с кем-нибудь или пыталась понять, какие чувства к нему испытывает. Конечно, особо размышлять об этом даже и не стоило. Но что бы ни таилось на уме у Энн, ее взгляд заставлял предположить: она втайне отдалилась от него, между ними возникла сдержанная холодность.