Старый служитель дремал в холле гостиницы, устроившись в большом кресле с загибающейся спинкой. Вооружившись свечой, он повел их наверх по лестнице. В молчании они следовали за ним, мягко утопая ногами в толстом ковре, покрывающем ступеньки. Она шла позади портье, наклонив голову вперед, хрупкие плечи пригнулись как под какой-то ношей, и платье туго облегало ее стан. Он был способен сейчас схватить ее, прижать, стиснуть ее бедра руками, ибо руки дрожали от желания, и только с силою вдавив ногти в ладони рук, он сдерживал неистовый порыв тела. Портье приостановился, чтобы поправить оплывающую свечу. Они тоже остановились, несколькими ступеньками ниже. В тишине Габриэл мог слышать, как падают на подносик кусочки воска и как колотится в грудной клетке его сердце.
Проведя их по коридору, портье отворил дверь номера. Он поставил на туалетный столик свою шаткую свечу и спросил, когда они прикажут их разбудить.
– В восемь, – сказал Габриэл.
Портье указал на электрический выключатель и начал бормотать извинения, однако Габриэл прервал его.
– Нам никакого света не требуется. Света с улицы вполне достаточно. И я бы вам предложил, – добавил он, показывая на свечу, – забрать этот замечательный прибор, если вы будете так любезны.
Портье взял свечу несколько замедленными движениями, не сразу усвоив новую для него идею. Потом он невнятно пожелал им спокойной ночи и удалился. Габриэл запер дверь.
Неживой свет уличного фонаря протянулся длинным лучом от окна к двери. Сбросив на диван шляпу и пальто, Габриэл подошел к окну. Он глянул на улицу, пытаясь хоть слегка успокоить свои расходившиеся чувства. Отвернулся от окна, стал спиной к свету, облокотясь на комод. Она тоже сняла шляпу и пальто и сейчас стояла перед большим трюмо, развязывая пояс платья. Несколько мгновений он наблюдал за ней, потом негромко позвал:
– Грета!
Медленно она отвернулась от зеркала и в луче света пошла к нему. Лицо ее было таким серьезным, таким усталым, что слова замерли у Габриэла на устах. Нет, сейчас не время еще.
– У тебя усталый вид, – сказал он.
– Я правда слегка устала, – ответила она.
– А ты не захворала случайно?
– Нет, устала просто.
Она достигла окна и остановилась, глядя на улицу. Габриэл помедлил еще немного и, борясь с подступающею скованностью, решительно произнес:
– Да, кстати, Грета!
– Что?
– Ты знаешь этого беднягу Малинза? – сказал он скороговоркой.
– Да, а что с ним?
– Понимаешь, он, бедняга, в сущности, неплохой парень, – продолжал Габриэл неестественным тоном. – Он мне отдал тот соверен, что я давал ему взаймы, и я, право, не ожидал этого. Так жаль, что он не держится подальше от этого Брауна, он, право, неплохой парень.
Сейчас его начинало уже трясти от гнева. С чего это она выглядит такой отключенной? Он не знал, как начать. Возможно, она тоже на что-нибудь рассердилась? Если б только она сама повернулась к нему, подошла к нему! Взять ее вот сейчас, такой, было бы очень грубо. Нет, сначала должно что-то загореться в ее глазах. Он страстно хотел возобладать над этим ее непонятным настроением.
– А когда ты ему одолжил фунт? – спросила она после паузы.
Габриэл с трудом удержался от того, чтобы не взорваться грубыми выражениями насчет идиота Малинза и его идиотского фунта. Он жаждал воззвать к ней из недр своей души, неистово стиснуть в объятиях ее тело, возобладать над нею. Но он сказал только:
– Да в прошлое Рождество, когда он вздумал открыть магазинчик рождественских открыток на Генри-стрит.
Он был настолько уже в лихорадке желания и гнева, что не услышал, как она приблизилась. С минуту она стояла перед ним, глядя со странным выражением. Потом, вдруг вытянувшись на цыпочках и легким движеньем положив руки ему на плечи, поцеловала его.
– Ты очень великодушный человек, – сказала она.
Габриэл, охваченный наслаждением от неожиданного поцелуя, неожиданной фразы, поднял руки к ее волосам и начал их гладить, едва-едва прикасаясь пальцами. Они были вымытые, тонкие и блестящие. Его сердце было снова до краев полно счастьем. Она сама подошла к нему, в точности когда он жаждал этого. Может быть, у нее были те же мысли, что у него. Может быть, до нее дошел тот порыв желания, что был в нем, и у нее родилось встречное настроение. Теперь, когда она так легко подалась к нему, он удивлялся собственной скованности.
Он стоял, продолжая гладить ее по голове. Потом, гибко скользнув одной рукою вдоль ее тела и привлекая ее теснее к себе, спросил мягко:
– Грета, милая, о чем ты сейчас думаешь?
Она не ответила и не подалась теснее к нему. Он опять спросил, так же мягко: