Воздух вздрагивает от одиночного раската грома. Струи воды хлещут с невиданными доселе силой и яростью. Внезапно Риба чувствует себя в ловушке, и в то же время ему кажется, будто сейчас он способен проходить сквозь стены. Где-то в глубине, за мыслями, он нащупывает сгусток темноты, и острый холод пронизывает его до костей. Он не слишком удивлен, когда в гостях у родителей с ним то и дело случается что-то подобное. Скорее всего в этой темноте только что удобно устроилось небольшое домашнее привидение – один из тех многочисленных, вечно сырых и на диво безмятежных духов, искони обитающих в темном родительском доме.
Он хочет перестать думать о призраке, холодящем ему кости, выглядывает в окно и видит незнакомого юношу – тот без зонтика стоит под проливным дождем посреди улицы Арибау и явно наблюдает за домом. Возможно, он тоже призрак, только рангом повыше. По крайней мере, к дому он отношения не имеет, если он и дух, то дух внешний, наружний, чужой. На мгновение их взгляды встречаются. Юноша похож на индуса, к тому же одет в стиле Неру – в длиннополую куртку цвета электрик, золотые пуговицы сбегают по борту. Что он здесь делает и для чего оделся подобным образом? Увидев, что сменился свет светофора и по Арибау вот-вот поедут машины, назнакомец переходит улицу. Неужели на нем и впрямь куртка в духе Неру? А может, это просто пиджак модного нынче покроя, в темноте не разобрать. Только Риба с его привычкой прочитывать газеты от корки до корки или какой-нибудь его не менее внимательный и памятливый ровесник мог бы припомнить политического деятеля прежних времен по имени Шри Пандир Джавахарлал Неру – индийского лидера, такого знаменитого сорок лет назад и такого забытого сейчас.
Отец внезапно ерзает в кресле и тоскливо, словно в приступе меланхолии, говорит, что хотел бы, чтобы ему объяснили. И повторяет снова и снова, все более удрученным тоном – никогда раньше Риба не видел его таким подавленным: пусть бы кто-нибудь, хоть кто-нибудь объяснил бы ему.
– Что тебе объяснить?
Риба полагает, что отец имеет в виду громыхающий на улице гром, и пускается в пространные объяснения природы грозы. Но тут же замечает, что его слова звучат напыщенно и нелепо, к тому же отец отчего-то смотрит на него, как на слабоумного. Он делает трагическую паузу, эта пауза длится целую вечность, и он уже не может ее прервать и заговорить снова. Вот сейчас ему бы взять и рассказать родителям о Лионе. Воспользоваться воцарившейся атмосферой, совершить обходной маневр: сначала изложить свою теорию романа, потом слегка оживить историю – сказать, что он записал ее на папиросной бумаге, да там же всю и скурил. Да, было бы неплохо выдумать что-нибудь в этом роде. А чтобы окончательно всех взбаламутить, задать им без предупреждения вопрос, терзающий его столько лет: «Почему мама перешла в католицизм? Почему? Я должен знать».
Впрочем, он понимает, что это бессмысленно, ему никогда не ответят.
Еще он мог бы рассказать им о Жюльене Граке, как-то он приехал к нему в Сион[3], там они вместе вышли на балкон и погрузились в созерцание молний и того, что писатель назвал «потрескиванием анархической энергии»[4].
Отец прерывает затянувшуюся паузу и с издевательской любезностью говорит, мол, спасибо, он прекрасно осведомлен о существовании кучевых и прочих облаков, и, право же, не стоило беспокоиться и излагать ему материю, превосходно усвоенную им еще в школьные годы.
Снова повисает пауза, куда более тягостная. Время тянется невообразимо медленно. Слегка приглушенный шумом дождя и потрескиванием анархической энергии, слышится бой настенных часов, когда-то висевших в другой комнате и присутствовавших при его рождении, тому вот-вот шестьдесят лет. И вдруг словно что-то произошло: все трое закаменели, застыли, почти не дышат. Со стороны это не очень заметно – они слишком каталонцы, чтобы демонстрировать свои чувства, – но они как будто упорно чего-то ждут, сами не зная, чего. Ожидание становится все напряженнее, как если бы они считали секунды до неминуемого раската грома. Вот они уже абсолютно недвижимы и натянуты, как никогда прежде. Родители возмутительно стары, сейчас это просто бросается в глаза. Неудивительно, что они не замечают, что он больше не издает книг и что вокруг него пустота.