Во вторник Фрэнк принес подробную карту окрестностей Гленскехи, сделанную при помощи аэрофотосъемки, и заставил меня пройтись по ней несколько раз до тех пор, пока я не выучила ее наизусть. Затем мы перешли к планировке и интерьеру Уайтторн-Хауса. Как понимаете, на это ушло время. Но чертов прохиндей Фрэнк еще до совещания знал, что я соглашусь.
Мы с ним снова и снова просматривали видеоролики. Каждые несколько секунд, усмотрев какую-то новую деталь, Фрэнк нажимал на паузу и щелкал пальцами.
— Ты видишь? Видишь, как она слегка наклоняет голову вправо, когда смеется? Изобрази-ка мне этот угол… а теперь взгляни, как она смотрит на Рафа, а вот здесь на Джастина. Она флиртует с ними. Дэниелу и Эбби она всегда смотрит в глаза, а на этих двоих — кокетливо, чуть искоса и снизу вверх. Смотри не забудь. А теперь обрати внимание, как она курит. Она не берет сигарету в правый уголок рта, как делаешь ты. Нет, держит она ее в правой руке, но подносит к левому уголку рта — вот так, крест-накрест. Давай-ка попробуй сделать то же самое. Усвоила? А вот здесь Джастин начинает ныть по поводу плесени; Лекси с Эбби моментально обмениваются многозначительными взглядами и, чтобы его отвлечь, заводят разговор о том, какой красивый в кухне кафель. Видишь, они понимают друг друга с полуслова…
Я смотрела эти клипы столько раз, что, когда ложилась спать — в пять утра, причем Фрэнк, не раздеваясь, храпел рядом на диване, — они вторгались в мои сны. Их фрагменты неожиданно всплывали в моем сознании; то резкий голос Дэниела на фоне писклявого тенорка Джастина, то рисунок на обоях, то заразительный грудной смех Эбби.
Меня поразило, насколько размеренной, если не сказать церемонной, была их жизнь. Мои собственные студенческие годы были нескончаемой вереницей спонтанных вечеринок, неожиданных полуночных приступов трудолюбия, вечных перекусов на бегу. Но эти! Девушки каждое утро в половине восьмого утра готовили завтрак. В десять, независимо от того, есть занятия или нет, они уже в колледже — у Дэниела с Джастином имелись машины, — а в половине седьмого снова дома, причем ужин готовили парни. По выходным все занимались домом. Иногда, если позволяла погода, отправлялись куда-нибудь на пикник. В свободное время каждый находил себе занятие — Раф играл на пианино, Дэниел вслух читал Данте, Эбби занималась реставрацией скамеечки для ног — восемнадцатый век, украшена вышивкой.
Телевизора у них не было, как, впрочем, и компьютера. Дэниел с Джастином на пару пользовались старой механической пишущей машинкой, остальные трое, если требовалось поработать на компьютере, делали это в колледже. Лично мне они напоминали шпионов, засланных на Землю с другой планеты, которых в их шпионской деятельности занесло не в том направлении, и теперь они запоем читали книжки Эдит Уортон и смотрели серии «Домика в прерии». Фрэнк даже откопал для меня в Интернете правила игры в пике и заставил учиться, чтобы набить руку.
Все это, разумеется, жутко его раздражало, отчего он только и делал, что отпускал язвительные комментарии. «Не иначе какая-то секта. Те, кто в ней состоит, считают технический прогресс происками Сатаны, а в полнолуние поклоняются комнатным растениям. Не переживай, если они вдруг затеют оргию, я тебя спасу. Судя по их виду, это занятие тебе вряд ли понравится. Скажи, ну какой нормальный человек обходится в наше время без телевизора?»
Я, конечно, ничего ему не сказала, однако чем дольше размышляла над их существованием, тем менее странным оно мне казалось. Более того, я сама начала подпадать под его очарование. В наши дни Дублин живет точно в лихорадке — толкотня, дорожные пробки, все куда-то спешат, словно боятся отстать от жизни, орут, громче и громче напоминая о себе, как будто стоит закрыть рот, и их не станет. После операции «Весталка» я жила так же, неслась куда-то сломя голову. Была готова делать все, что угодно, лишь бы не останавливаться, и поначалу неторопливая, размеренная жизнь наших подопечных — вышивание крестиком, в наши-то дни! — представлялась мне чем-то вроде пощечины. Я уже успела позабыть, что это такое — желать чего-то медленного и мягкого, чего-то свободного и просторного, с его неспешным, размеренным ритмом. Дом и протекавшая в нем жизнь показались мне сродни глотку свежей воды, подобию прохладной тени от старого дуба в жаркий летний полдень.