Очнувшись от воспоминаний, Володя глянул в сторону деревни. И тут же увидел, что красного дуба нет.
А ведь сразу за ним их изба. Цела ли? Как будто цела, серый дымок вьется из печной трубы… Хорошо бы у кого-нибудь узнать, есть ли в деревне немцы. А вон, кстати, и человек вышел на дорогу, прямо сюда направляется. Кто бы это мог быть? И почему поет-заливается на всю округу?
Володя отполз подальше в овес — осторожность не помешает.
«Не для меня весна придет… а дева с черными бровями, она растет не для меня…» — долетали до него обрывки песни.
Так и лежал, не поднимая головы, до тех пор, пока ствол винтовки неведомого певца не исчез вдали.
Тем временем пригрело солнце, дохнул ветерок. Понемногу высохла роса. «Хватит торчать у дороги, пойду к болоту, а там по огородам проберусь в деревню», — решил юноша. Он поднялся, отряхнул песок с одежды и зашагал, на ходу срывая овсяные колосья и разжевывая горьковатые зернышки. «Осыпается, а жатва не началась, — думал парень. — Неужели всех перебили? Или люди боятся мин?»
Вскоре добрался до дубняка. Стало слышно, как возле колодца бренчат ведра, а на улице кричат дети. Осмелев, Володя вошел в деревню.
— Мария, Мария! Сын идет! — раздался радостный крик соседки, тетки Михалихи. Из двора выбежала мать, за ней младшая сестра Нина и брат Коля, следом за которыми ковылял дедушка Андрей.
— Сыночек мой, сыночек, — плакала мать, не зная, куда усадить и чем угостить будто вернувшегося с того света хлопца. А тому не до еды было, хотелось поскорее узнать, не расспрашивал ли о нем кто-нибудь чужой. Из разговоров матери с женщинами, собравшимися в избе, понял, что никому ничего неизвестно. И в ответ на расспросы, где он так долго был, сказал, будто ушел вместе с отступавшими красноармейцами, но в какой-то деревне под Смоленском отстал и решил вернуться домой.
Чувствуя, как слипаются глаза от усталости, Володя пожаловался:
— Всю ночь прошагал. Сил нет, до чего спать хочется.
— А ты ложись, ложись, — засуетилась Мария. — Слава богу, что живым-здоровым вернулся.
В этот день Лида несколько раз забегала к соседям, но только под вечер сказала, что Володю очень хочет видеть Сергеев.
— Пускай спит, завтра увидятся, — ответила Мария.
— Я и сама хочу с ним поговорить.
Услышав знакомый голос, юноша открыл глаза. Лида рассказала ему о своем горе, о местных порядках, о Василе.
— Значит, это его я видел, — догадался Володя. — Отсюда шел.
— Я же тебе и говорю, что Василь Шайдоб записался в полицию.
— Шайдоб, — зло повторил хлопец. — В комсомол не вступал, доказывал, что главное — хорошо учиться. А теперь для него что главное? Фашистам помогать! Я видел, как они к нашим людям относятся. Хуже, чем к скотине. Не верю, чтобы к какому-то Шайдобу немцы относились с уважением. Думал, вырвусь, возьму винтовку и, где увижу гитлеровца, там и буду бить. А теперь что делать? Наши далеко…
— Сергеев тоже только этим живет: скорее поправиться, взять оружие и воевать.
— А как?
Политрука Сергеева юноша хорошо помнил. Это политрук эвакуировал людей с передовой линии. Он утверждал, что дальше отступать они не будут, а если и придется, то не так быстро. Колхозники тогда покинули свои избы и уехали подальше от линии фронта.
Километров за десять эвакуировалась и Володина семья. У Дубовой Гряды недели три шли жестокие бои, а потом красноармейцы двинулись вперед и даже освободили Жлобин. Мать не хотела отпускать Володю домой, но он обещал быстро вернуться. А вернулся только сегодня…
— Где же Сергеева ранило? — поинтересовался юноша.
— Не знаю. Он хочет тебя видеть, у него и спросишь.
— Мама, — позвал Володя, — я схожу.
— Попозже, сынок. Поужинаем и ему отнесем.
Хмурая ночь вскоре опустилась на землю.
Мария и Володя осторожно вышли из хаты.
Убежище, где находился Сергеев, напомнило Володе его недавнюю тюрьму — клеть. Даже мурашки пробежали по спине. Но тут, в этом крошечном помещении, человека спасали от смерти. В тусклом свете фонаря едва различались знакомые черты лица политрука. Тот сразу узнал Володю.
— Где же ты пропадал? — спросил Сергеев.
— Долгая история, но расскажу, — ответил юноша. — Когда я отпросился у мамы сходить домой, в деревне уже не было ни вас, ни бойцов. По улице, с узлом за спиной, торопливо шагала старушка. Увидав меня, она махнула рукой и сказала, чтобы я убегал, потому что в Дубравке немцы. «Как они могли появиться там, когда наши войска у них позади?» — подумал я.