Залез я на крышу избы, осмотрелся. Вижу, за болотом, возле железной дороги, шагает множество солдат. Значит, те, что в Дубравке, пробрались в тыл? Я решил побежать и пересчитать немцев, а потом сообщить нашим. Хотел вытащить комсомольский билет, который мама зашила в сорочку на груди, но передумал. Снял рубашку, засунул в горшок и закопал в огороде под яблоней.
Дубравка недалеко от нашей деревни, на юго-западе. Сначала бежал по дороге, потом свернул в рожь. Недалеко от Дубравки остановился, начал прислушиваться. Людей в деревне не было, стояла тишина.
Вдруг вижу, на колхозном дворе нырнул вниз колодезный журавль. Я пополз к конюшне. Посреди двора, возле костра, несколько немцев ощипывали кур, другие умывались. Насчитал двенадцать гитлеровцев и, пригнувшись, чтобы не заметили, — назад.
Все время придерживался широкой магистральной канавы и только возле большака перепрыгнул через поперечную. Поднялся на мостик, и тут, как привидение, вырос передо мной здоровенный, с засученными рукавами немец. Ствол его автомата уже был направлен на меня, и руки сами собой потянулись вверх.
— Ком! — кивком головы подозвал он меня к себе и, ощупав карманы, погнал в поле.
Мы поднялись на пригорок у самой дороги и оказались среди большой группы солдат, один из которых, плюгавенький фриц с кривыми ногами, мастерил березовый крест. Около только что выкопанной ямы лежали четыре гитлеровца с почерневшими лицами. Здоровенный немец положил на обочину свой автомат, поднял с травы винтовку и толкнул меня в плечо, махнув рукой на борозду посреди сгоревшей ржи. Бежать? Чтобы эти гады открыли огонь, как по затравленному зайцу? Нет, не дождутся! И я решил умереть, но не сделать ни шага. Не знаю, чем бы все кончилось, но мой мучитель вдруг оглянулся на дорогу, поспешно бросил винтовку, что-то крикнул и схватил свой автомат. Засуетились и остальные, начали одергивать мундиры, поправлять пилотки. А со стороны железной дороги, поднимая пыль, прямо к нам мчалась открытая легковая машина. Шаркнули шины, машина остановилась, из нее выскочил краснощекий офицер, кажется, генерал, в белых перчатках, за ним адъютант. Верзила немец что-то доложил генералу, тыкая большим пальцем в мою сторону. Тот поднял бинокль и долго смотрел на восток, после чего вернулся в машину. Адъютант жестом приказал мне сесть на заднее сиденье и не опускать руки.
Не зная, куда они меня повезут, я все равно был рад, что удалось вырваться из лап верзилы.
Миновав железную дорогу, машина свернула к усадьбе бывшей МТС. В небольшом бору стояли танки, грузовики, пушки. Вокруг — много палаток, а в эмтээсовских домах и бараках — ни окон, ни дверей. Вскоре подошел немец и спросил:
— Официр?
— Нет, — ответил я.
— А кто ты есть?
— Школьник, жил дома. Но красноармейцы прогнали нашу семью с передовой, и я не знаю, где теперь мама. Бежал к тетке, она тут недалеко.
— Знаю я ваша тьетка. Идем!
Думал, сейчас расстреляют. Но вместо этого немец завел меня в барак. Там, в небольшой комнате на голом полу, лежали двое красноармейцев. Один, окровавленный, с перебитой ногой, тяжело стонал. Другой, покрепче, спросил, откуда я. Выяснилось, что он из соседнего района и знает нашу деревню.
Вошел немец, недавно допрашивавший меня.
— Возьми этого, — показал он на бойца с перебитой ногой, — и отведи в машину.
Грузовик с открытым бортом стоял недалеко. Как только раненый оказался в кузове, машина загудела, и меня обдало удушливым синим дымом.
— Иди назад, — приказал немец.
Единственный уголок в комнате был залит лучами вечернего солнца. Там я и прилег. Где-то далеко слышались глухие взрывы, в небе гудел самолет. Неожиданно раздался винтовочный выстрел.
— Не того ли раненого убили? — сказал я, но боец уже спал, широко раскинув руки. Его стриженая голова лежала на моей ноге. Нога онемела, но я терпел, наблюдая, как рывками поднимается и опускается грудь красноармейца. Не заметил, как сам уснул. А когда проснулся, уже была ночь, и в помещении похолодало.
Так прошла первая ночь плена. В полдень к бараку подъехал на лошади ефрейтор и приказал нам с бойцом идти впереди него. По дороге он взвалил мне на спину какие-то железные коробки…
Мать слушала рассказ Володи и едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.
Положение на фронте, о котором рассказывал юноша, политрук знал гораздо лучше. Красноармейцам пришлось отступить, чтобы не попасть в окружение. Рота Сергеева должна была прикрывать отход наших войск с левого фланга. Немцы же рвались к шоссе, чтобы обойти и окружить ее. Войскам удалось отойти почти без потерь, зато рота в жестоком бою полегла почти целиком. Тогда-то и был ранен Сергеев.