– Андрюх, что сидишь? Там сейчас твой паек съедят.
Андрей посмотрел на счастливого Степана и хмурого Гришку и понял, что не он один чувствует, что сегодня им будет сложнее всего.
– Пусть едят, я лучше вот с другом поговорю, – он похлопал рукой по стволу дерева. – Мне всегда нравились дубы – огромные деревья с толстыми корнями, которые никогда не свалит ветер, – и переведя взгляд на сослуживцев добавил, – и нас этим поганцам не сломить. За нами предки, а за ними никого и ничего, так что недолго им осталось.
Гришка задумался над словами товарища, но не переставал наблюдать за местностью и заметил, как что-то блеснуло на солнце, и поднялась стайка ворон в небо.
– Немцы шумят, готовьтесь, скоро будут, – быстро проговорив, залег Гришка с пулеметом в свой природный окоп и отправил Степана к Петровичу с докладом.
Степка побежал в глубь маленького лагеря, своим докладом разрушил столь чудесный день.
Петрович четко отдавал приказы, хотя можно было справиться без них: и так все знали, что делать.
– Гриш, – окликнул Андрей.
– Чего?
– Ты же тоже чувствуешь, что сегодня, может, больше не поговорим?
Андрей прав. Григорий с самого утра вспоминал дом как-то иначе, с особой любовью и без надежды на возвращение.
– Да, – коротко ответил пулеметчик.
– Тогда, Гриш, главное, забрать фрицев побольше и не сдаться в плен, остальное не важно.
Не отводя глаз от дороги, откуда должен появиться противник, Гришка сказал:
– Живыми нас им точно не взять.
Андрей оглянулся, как спешит Степан. На его лице не осталось ни капли радости.
– Все готовы, сейчас попрут, – взволновано произнес Степка.
– Не бойся, паренек, главное, не лезь поперек батьки. Петрович нас всех вытащит, да и мы тебя с Гришкой не подведем. Да, Гриш?
Григорий, держа палец на курке и прижавшись лицом к прицелу, коротко кивнул.
Но Степану и этого было достаточно.
Вот показались первые солдаты противника, одетые в зеленую форму и рогатые шлемы, многие пешком, несколько грузовиков и одна машина с офицером. Их было намного больше маленького отряда русских солдат.
Андрей выбросил папиросу, лег в кусты, прижал винтовку, ставшую продолжением руки. Просвистел первый выстрел, который убил водителя немецкого офицера.
Андрей выругался про себя под звуки стрекотания пулемета Гришки, который палил, не прекращая, жалея, что в диске так мало патронов. Весь их маленький отряд стал как одна боевая машина, стреляющая из каждого холмика и куста на полянке.
Немцы не ожидали такого приема и в первые минуты потеряли как минимум двадцать солдат. Началась смертельная буря пороха и гильз. Пот застилал глаза, плечо болело от отдачи, но нельзя прекращать огонь. Мысли Григория прервал уже знакомый запах смерти и ругань Петровича.
– Пошли потери, – промолвил Андрей, передергивая затвор.
– А они все прут, – вставил Степка, прикрывая Гришу, пока тот меняет диск.
– Немцы взяли нас в котел, хотели зажать. Левый фланг еще держится, но от нашего отряда из двадцати человек осталось восемь. Немцы подошли слишком близко, нам не вырваться, разъяснил обстановку Андрей.
– Гришка, огонь! Справа фрицы! – выкрикнул Петрович, проведя огненной волной по идущему немецкому отряду из своего ППШ.
Степан видел, как убили старшину: Петрович хотел отвлечь огонь на себя, дать возможность принести им патронов, ведь эта была последняя линия обороны. Но его ППШ подвел, не выплюнув патрон, старшина упал, получив три пули в живот, и кровь, хлынувшая изо рта, окрасила бороду.
Вокруг было слышно стрекотание автоматов, но русской речи было все меньше. Андрей, выстрелив в очередной раз, с сожалениям сказал:
– Прости, Степка, обманул я тебя: нас осталось трое. Но ты еще можешь уйти, мы с Гришкой прикроем, у него есть патроны, да и я пулемет сюда перетащил.
Степка без доли сомнения забрал трофейный немецкий автомат и начал вести огонь по наступающему противнику. Все было понятно без слов: погибать – значит славно!
– Прикрой, Андрюха! – кричал Гришка, перебегая от своего разрушенного холма к дубу.
Немцы, увидев передвижения, начали стрелять, не жалея патронов, досадовали, что слишком долго они тут возятся.
Гришка уловил ухом легкий вздох и глухой звук, как будто что-то падает, добежав до дерева и оглянувшись на своих товарищей, заскрипел зубами от горя и злобы. Степан лежал навзничь с пробитой головой, в которой зияла дыра от пули. Андрей тоже был ранен и больше стрекотал пулеметом для эффекта подавления, чем для нанесения какого-то ущерба. Вот пулемет замолчал. Выглянув из-за ствола дерева, Гришка увидел лежащего на пулемете Андрея, простреленного немецкими пулями. В глазах помутнело. Но голова работала хорошо. Нужно подобраться к дубу! Стреляя на ходу, побежал солдат. Но все-таки достала вражеская пуля. Бок обожгло, и рубаха прилипла к телу неприятно мокрым клеем. Почти не чувствуя боли, испытывая еще большее желание отомстить врагу за товарищей, Гришка проговорил почти вслух: