Я вот упомянул Баранова из Калининграда и вспомнил его однофамильца из Питера, получившего 6 лет за участие в антисоветской группе Устина Гавриловича Зайцева. Этого Баранова я почему-то считал атеистом и однажды без обиды, просто как факт, сказал между прочим: "Вот вы, например, атеист, а тоже…". Баранов не дал мне досказать. Он побледнел и заговорил с такой обидой, с таким чувством, что мне стало не по себе: "Владимир Николаевич, вы меня обидели до глубины души. Сказать человеку, что он атеист — это все равно, что сказать: он — животное. Я, может, мусульманин или еще кто, но я человек, верю в Бога, и вы мне, пожалуйста, больше такого не говорите!" Я был сам тронут таким оборотом и от души просил у него прощения.
Работая позже подсобником в литейном цехе, я познакомился с Сергеем Дьяконовым. Студент-медик из Оренбурга. С группой таких же юных сверстников организовал полурелигиозное, полупатриотическое общество, за что и получил три года. Много рассуждали с ним о православной монархии. К сожалению, спустя годы, в период нового следствия по делу о журнале "Вече", он дал обо мне "посадочные" показания типа: "Осипов заявил, что он убежденный монархист и будет всю жизнь бороться с советским режимом". Подобных показаний было немного, но Дьяконов их, увы, дал. Очевидно, был сильно напуган чекистами. Он уехал из Твери, где жил после освобождения, куда-то в Кременчуг и исчез из поля зрения: по своей мнительности, видимо, боялся "и тех, и других…"
Летом 1965 года в промзоне на 7-м случилось несколько пожаров. Как-то горел один цех. Оперуполномоченный, едва не плача, умолял зэков усерднее тушить огонь: "Товарищи, прошу вас". Так мы стали "товарищами". Вообще это обращение применяется лишь в отношении полноценных советских граждан. Осужденных именуют исключительно "гражданами".
ЧЕГО НЕ ЗНАЛ ФИЛОСОФ Г. С. ПОМЕРАНЦ
Летом 1965 года в Сосновку приехали два следователя КГБ из Москвы. Специально ко мне. Их интересовал философ Григорий Померанц, с которым я действительно активно общался на воле. В частности, летом 1959 года он читал мне и Анатолию Ивановичу Иванову ("Рахметову") лекции. Это были, можно сказать, лекции по антисоветизму (или советологии, как угодно). Померанц был старше нас с Рахметовым лет на двадцать, имел большой жизненный опыт и эрудицию. То, что он нам читал, было на довольно серьезном уровне. Помню, например, его анализ советского правящего класса, состоящего, кажется, из пяти слоев. Во время следствия в октябре-декабре 1961 года мне предъявили фотографию Померанца. Естественно, я сказал, что не знаю этого человека. Но Рахметов почему-то решил дать на него показания. Я его показания не подтвердил. И вот спустя четыре года ко мне в зону приехали два чекиста специально ради Г. С. Померанца. Или они надеялись, что человек, ставший русским националистом, даст показания на еврея? Я откровенно рассмеялся, беседуя с чекистами: "Я ТОГДА не вспомнил этого человека. Вы хотите, чтобы я вспомнил его теперь, отсидев за проволокой четыре года?"
Следователи уехали, не солоно хлебавши. Видимо, им хотелось его посадить (а одного свидетеля недостаточно: нужно, как минимум, два) или застращать посадкой.
На седьмой зоне я бросил курить. Не потому, что мне стало жалко расходов (хотя курящий зэк из положенных ему пяти рублей в месяц трояк уж наверняка тратит на махорку) или здоровья (кто в молодости печется об этом?), а потому, что я стал стыдиться тех православных верующих и особенно одного диакона, с кем часто вел задушевные беседы. И еще: изучая русскую историю, я пришел к выводу о страшном вреде, который нанесли России антиправославные и антирусские реформы Петра Первого, поистине первого злостного курильщика на Святой Руси. Я стал внутренне стесняться самого себя: сам обличаю "коронованного революционера" (по выражению влюбленного в него Герцена) за принуждение русских людей к иноземной одежде и чужому образу жизни, за богомерзкое курение — и сам курю, словно его верный последователь. Я выбрал день — 1 июля 1965 года — и объявил всем друзьям и знакомым, что с 1 июля бросаю курить навсегда. Сжег корабли. Ко мне в компанию вошли еще четверо, в том числе Геннадий Темин (томившийся в лагерях с 1945 года, сначала по "бытовой", потом по политической). Из четверых Семенов продержался два месяца, остальные трое стали дымить на второй или третий день, сначала втихаря: "Володе не говорите". Я их не осуждаю, как не осуждаю десятки миллионов курильщиков, которые знают, что будет и рак, и сердечная недостаточность, и на пятнадцать лет проживут меньше, но все равно нет воли и нет характера. Я не ел семечек, но носился по зоне как угорелый, все время чего-то не хватало, два месяца я был сам не свой. Потом постепенно вошел в колею. Курил я восемь лет: с 19-ти до 27-ми. С Божьей помощью не курю тридцать пять лет. Прихожу в ужас при виде наших подростков, табакозависимых мальчиков и девочек, в свои 13–15 лет. Маленьким обезьянкам так хочется быть как все. Быть толпой, стаей, но не Личностью. Школу, видите ли, отделили от Церкви и радуются. Что же вы мат, сигареты, хамство, беспредел похоти не отделили от школы?