Выбрать главу

В. П. Соколов — это олицетворенная честность, это подлинно русская душа. Перечитывая его стихи, я то и дело натыкаюсь на до боли знакомые выражения:

Тебе, барон, Дадут батон И на батон — Повидло. А нам, Баранам, Срок, и стон, И крик: "Работай, быдло!"

"Барон" — это кличка нашего начальника 11-го лагпункта Баронина, жестокого и скорого на расправу. По прибытии на 11-й Соколов увидел его и с удивлением сказал: "Да ты, действительно, барон!.." Барон тут же приказал отправить Валентина Петровича в ШИЗО на 15 суток.

Соколов был глубоко верующим христианином, но, будучи очень ранимым, свои чувства к Богу хранил глубоко внутри. Вот одно из его стихотворений "Распятие":

Распинавшие Его были злы, Вся псарня лаяла, бесилась, А Его лицо светилось Серебром из мертвой мглы. А вокруг — такие морды, Ненавистью срезанные! Море их — чужое море, Мертвое, железное… Ни одна не пожалела! Обезумевшие руки Рвали худенькое тело. Как огромны Его муки! Как ужасны Его муки!

На этой зоне мне повезло с работой. Там был небольшой механический завод. Работали сверлильные, токарные, фрезерные станки. Меня направили к вольнонаемному начальнику производства. "За что срок?" — спросил он меня. "За идеологию". И сам начальник, и его присные за соседними столами заулыбались: вот этот, в бушлате, в кирзовых сапогах, в шапке с полуоторванным ухом — сел за идеологию? Им было смешно! "Мы вам дадим хорошую специальность!" — сказал главный. "Дайте мне тачку! Мне сказали, что у вас забрали на этап подсобного рабочего". Они удивились, что у меня нет честолюбия, но тачку дали. Так я и проработал до декабря, пока нас не перевезли в Явас, на развозке деталей от станков на склад или от станка к станку. Нормы здесь не было, и меня такая спокойная работа устраивала. Сюда, к религиозникам, попали и два ревизиониста — Краснопевцев и Меньшиков. Те с азартом вкалывали на станках, а вечером по-пролетарски играли в домино с работягами. Для них это было так называемое "возвращение к пролетарским истокам".

Как раз в 1966 году в Китае разразилась культурная революция. Борьба с низкопоклонством перед Западом вызвала восторг и у этих, все более левеющих, марксистов с истфака МГУ, и у некоторых сектантов.

Итожа свои многочисленные беседы с приверженцами разных сект и конфессий, я пришел к выводу, что чувство патриотизма свойственно только ПРАВОСЛАВНЫМ. Ни у баптистов, ни у пятидесятников и иеговистов я даже в зародыше не встречал чувства Родины, родной земли, сопричастности к своему народу. Все они — дети планеты, перекати-поле. Николай Мельников, лучший из них, баптист-инициативник, честный и мужественный человек, рассказывая о своих злоключениях на корабле, о том, как он поддерживал своего не столь смелого единомышленника, поведал, что решающим доводом его был: "Президент США — баптист. Вот придут сюда наши единоверцы…" У католиков еще имеется чувство Европы. Эти, по крайней мере, европоцентристы, но, разумеется, русофобы, считающие нас заведомо отсталым народом. Все секты и все конфессии, кроме Православия, имеют центробежное направление. Одно Православие имеет центростремительный, державный характер.

ЯВАС: ФИНИШ ПЕРВОГО СРОКА

В самом конце 1966 года меня, Соколова, Синявского, тихоновца Скворцова и многих других из лагеря 7–1 этапировали в Явас. Я вернулся на 11-ю зону, где и досидел оставшийся до конца срока год и 9 месяцев. Повезло с работой: направили в котельную подвозчиком угля. Работа тяжелая, но зато не было фиксированной нормы. Вдвоем с напарником загружаем углем вагонетку, тащим ее по рельсам, подвозим к котлам и разгружаем. Случались и перерывы минут на пятнадцать. Словом, работой я был доволен. Вечером, после трудов, а также в воскресенье (выходной в зоне — один; суббота хотя и была короче на пару часов, но являлась рабочим днем) — книги и чай с друзьями.