Рано утром, наверное, около пяти, нам выдали справки об освобождении, и провожатый повел нас из тюрьмы на станцию. Уже без конвоя, впервые после семи лет. Мы шли гуськом по тропинке. На станции он купил и выдал нам билеты до Москвы, кому-то — дальше. Раскрашенные, не совсем молодые девицы подходили выразить сочувствие. В зоне часто рассказывали, как эти полупрелестные создания уводили иных нетерпеливых зэков "на хату", где на следующее утро освобожденный от неволи ощущал себя и освобожденным от всех заработанных в зоне денег. Девица, конечно, испаряется, а "хата" оказывалась заброшенным помещением без хозяев.
Перед посадкой в поезд я сделал первую покупку из выданных мне на руки довольно скромных заработков: купил и сразу выпил банку молока. Из Рязани дал телеграмму своим в Москву. Дома был праздник.
У Валентина Зэка в поэме "Гротески" есть такие слова:
Стихи эти удивительно точно передают чувства и настроение зэка перед освобождением. Вроде бы все достаточно умны и достаточно реально представляют свое будущее, но тем не менее, вопреки рассудку, внутри шевелится именно такое: "счастье брызнет и зальет меня лучами". Мое счастье, мое беззаботное бытие продолжалось неделю, пока я жил у мамы в Москве. Но уже в следующий понедельник я выехал в Калинин (в Тверь) и целый месяц бился за жилье и прописку в этом городе. Право на проживание в Москве и соответственно квартиру я потерял на тридцать долгих лет. Наконец, меня прописали в селе Никола-Малица под Тверью. А работать я стал на вагоностроительном заводе. Знакомая девушка, посетившая меня, видимо, пришла в ужас от моей нищеты и неустроенности: угол с койкой за перегородкой и трудовая рабочая неделя среди станков, электросварки и подъемных кранов.
Эти заметки посвящены ЗОНЕ, поэтому в отношении шести лет, проведенных на воле, буду краток. Через год я перебрался во Владимирскую область, работая сначала грузчиком на хлопчатобумажном комбинате в Струнино, а затем — бойцом-пожарным в Александрове. Пока был грузчиком, зарабатывал где-то 100–120 рублей в месяц, а став пожарным — 65 рублей. За отличное тушение пожара давали пятирублевую премию, зато Александров, в отличие от Твери, был на час электрички ближе к Москве. Здесь я и начал издание машинописного журнала "Вече" православно-патриотического направления.
Работа пожарного была удобна тем, что, отдежурив сутки, я имел затем три свободных дня, которые и использовал для дела, задуманного мною еще в зоне.
Летом 1972 года я сопровождал мать Юрия Галанскова и его сестру Лену в Мордовию на очередное свидание с сыном и братом. Ехал по тем же рельсам, уже будучи свободным. Прибыли в поселок Озерный. Там, на 17-й зоне, сидел один из организаторов молодежных встреч на площади Маяковского (в начале 60-х годов), а теперь осужденный за связь с НТО ("Народно-трудовым союзом") поэт Юрий Тимофеевич Галансков. Тот самый: