Когда жалоба дошла до Щелокова, сколько времени понадобилось, чтобы его указание снизошло до местного лагерного начальства, я не знаю. Во всяком случае, прошло больше года странного состояния, когда я не то болел, не то притворялся (по мнению администрации), то меня лечили, то отказывались лечить: свозят в Барашево на больницу, вернут обратно.
В декабре 1977 года на 19-ю зону приехал вдруг мой следователь из Владимирского управления КГБ П. И. Плешков. Интересовался, не пересмотрел ли я свои взгляды, не соглашусь ли написать покаянное письмо для печати и затем освободиться и каково мое отношение к выезду за границу. На все вопросы я ответил отрицательно. "Мы ведь вас не хотели сажать. Вы сами напросились. Сами себя так повели, что пришлось давать срок", — сказал он напоследок. "Правильно себя вести" — это означало давать показания на всех сотрудников, авторов и корреспондентов журнала "Вече", а я не дал никаких показаний вообще, на каждый вопрос следователя отвечал: "Не скажу!" И при этом не подписал ни одного протокола. Протоколы допросов с моим "Не скажу!" все равно составлялись.
В течение следующего 1978 года я работал на 19-й зоне в котельной у парового котла и в машинном цехе. Несколько месяцев работал помощником маляра Рысина. Летом, помню, красили с ним крышу столовой. Неподалеку был радиорепродуктор. Запомнились все траурные сообщения о смерти и похоронах члена Политбюро ЦК КПСС Кулакова. Думал ли я, что смерть этого партляй-тера станет знаменательной вехой на пути к краху Советского Союза? Кулаков курировал сельское хозяйство. И именно на замену ему был востребован из Ставрополя по ходатайству Андропова секретарь крайкома Михаил Сергеевич Горбачев. Это был его Тулон, трамплин для прыжка в генсеки и уничтожения советской власти. Теперь известно, что в 60-е годы к секретарю Ставропольского крайкома КПСС приезжал из Праги один из будущих деятелей чехословацкой оппозиции 1968 года и они вместе шушукались о планах трансформации коммунистического режима. Но КГБ в этот период не имел права следить за членами ЦК, а секретарь крайкома был член ЦК по должности.
Тогда же освободился по концу своего 25-летнего срока Юрий Храмцов, посаженный в 1953 году за шпионаж, раненный при переходе советско-норвежской границы своим напарником, ставший в лагере глубоко верующим христианином. Его сначала направили было в дом инвалидов где-то в Мордовии, но мои друзья с воли вытребовали и вывезли его оттуда. Виктор Поленов купил ему в Тарусе избушку. Храмцову был объявлен так называемый ГЛАСНЫЙ административный надзор, который испытал и я впоследствии в 1983–1985 годах. Этот гласный надзор равнялся фактически положению ссыльного. Надо еженедельно отмечаться в милиции, с 8 вечера до 6 утра находиться дома, никуда не отлучаться из того поселка или городка, в котором живешь, без разрешения милиции. Храмцов очень своеобразно стал протестовать против административного надзора: он сидел дома с 8 вечера до 6 утра, но дверь милиционеру не открывал. Милиция, естественно, фиксировала его отсутствие. В результате он заработал 1 год уголовного лагеря за нарушение режима. Как раз в это время его друзья из диссидентских кругов оформляли ему визу за границу. Надо было чуть-чуть потерпеть и уж тогда выехать. Но Храмцов терпеть не стал и получил новый, хотя вроде и маленький, но срок. Впрочем, поэт Валентин Соколов, освободившийся с 11-й зоны и поселившийся в Новошахтинске Ростовской области, заработал 1 год лагеря за якобы хулиганство — политический спор с директором клуба. Так про этот год в уголовной зоне Соколов писал так: "по кошмару он перевешивает все годы, проведенные в политической зоне".
Украинский учитель Дмитрий Мазур из Житомира прежде, чем получить срок по 70-й статье, отсидел тоже год в уголовной зоне. Там был такой беспредел, что новичка сразу начинали бить солагерники. Бить до тех пор, пока тот не попросит пощады (и перейдет на положение людей низшего сорта) или смолчит и стерпит до конца (и тогда будет принят в число "правильных"). "Воров в законе" в той зоне не было, не было никаких лагерных порядков, посылку отнимали сразу по получении и т. д.