И вот, наконец, добираюсь до Потьмы. Здесь пересыльная тюрьма Дубравлага. Надзиратели весьма уважительно относятся к политическим, здесь они их видят часто. Меня поселяют одного в большой камере, которая одновременно служит временной кладовкой для матрасов, одеял и подушек. Я беру себе два матраса для комфорта, выбираю получше одеяло и подушку. Стучу в кормушку: "Постельное белье будет?" — "Конечно, — заверяет надзиратель, — вот управлюсь с шуриками и вам принесут белье". У бедных шуриков — все наоборот. У них такая же камера, как у меня, но их там человек тридцать, матрасы и одеяла все в дырках: это прежние постояльцы рвали постель на топливо, заваривая в камере чифир. Никакого белья им, конечно, не дают. Тщательно обыскивают, обнаруженный чай выбрасывают в парашу. Не из злости, а просто из практической необходимости: чтобы не жгли костер. Наконец, мой надзиратель открывает мою кормушку. Дневальный подает белье. Надзиратель спрашивает: "Чаю надо?" Я скромно говорю: "Да у меня свой есть. Вы мне не заварите?" Страж советского режима охотно заваривает мне чай и подает кружку с кипящей "индией". Повторяю: нигде в другом месте такого благожелательного отношения со стороны ментов я не встречал, а только в Потьме, т. е. в пределах Дубравлага, вместившего в себя политические зоны.
Но я, так сказать, антисоветчик, идейный противник существующего режима. А вот прибывает на ту же пересылку, в мою камеру, худощавый немолодой азербайджанец с испуганными глазами. Ему дали 15 лет за участие в расстрелах подпольщиков в Ростовской тюрьме в 1942 году. История такая. Молодым бойцом Советской Армии воюет в Крыму, попадает в плен, из лагеря военнопленных соглашается идти в немецкую полицию. Служит надзирателем в ростовской тюрьме у немцев. Говорит, что убийства ему приписали. Не знаю. После контрнаступления советских войск и освобождения Ростова бежит с немцами. По дороге теряется. Вступает в Советскую Армию, скрыв, естественно, службу у немцев: прятался, мол, бежав из лагеря. Снова воюет, с медалями на груди возвращается в родной Кировабад и долгие годы благополучно работает зубным техником. С рынка, нагрузившись продуктами, брал такси — жил неплохо.
И вот кончилось многолетнее благополучие: КГБ обнаружил в архивах его деяния 1942 года. К тому же он все признал. Теперь едет в особый лагерь с 15-летним сроком. Отношение надзирателей к нему — самое отрицательное. Прислужника Гитлера никто не любит.
Я просил принести ему белье — отказали: "Ничего, поспит без простыней". Я знал, что его везут на спец, но конвою задурил голову. Убедил, что его вместе со мной везут на 19-й. Конечно, потом разобрались и после двух недель пребывания на строгом режиме, т. е. на 19-й зоне, зубника отправили на особый, где полосатая одежда и камерный режим. Так вот 1942 год послал бумеранг в 1979-й.
4 мая возвращаюсь наконец в поселок Лесной, на 19-ю зону. Несколько позже узнаю, что Эдуарда Кузнецова, Александра Гинзбурга и некоторых других диссидентов советская власть освобождает, меняя на своих разведчиков, пойманных на Западе.