Мой помощник по второму журналу "Земля" (его фамилия тоже была на обложке) Вячеслав Родионов не ответил ни на один вопрос судьи. "Вы что, отказываетесь давать показания?" — "Нет, я только отказываюсь отвечать на данный вопрос". И так раз за разом, на все вопросы судьи. Иначе вел себя свидетель Ростислав Репников. Он уличил меня в "преступной беседе" с Броунингом, на которой американофил был переводчиком. Свидетелю Дьяконову стало стыдно, и он отказался от своих "посадочных" показаний. Но практически отказ на суде значения не имеет. Я имею в виду политические процессы. Иванов-Скуратов, подобно Дьяконову, от своих показаний в части "антисоветизма" моих очерков тоже отказался, но это тоже не меняло дела. Светлана Мельникова на суд не явилась, но ее показания на следствии о том, что я "гордился своей известностью на Западе" и был "чувствителен к тому, что говорят о нем по западному радио" (т. 5, л. д. 5–7), остались в обвинении как характеристика моей враждебной настроенности к советскому строю. Спасибо, боевой соратник!
В своем последнем слове я заявил о полной неправомерности суда и о своей полной правоте: "Я абсолютно невиновен. Свою патриотическую деятельность по изданию православного журнала "Вече" считаю необходимой и важной". 26 сентября 1975 года Владимирский областной суд приговорил меня по ст. 70 часть 2 УК РСФСР к восьми годам лишения свободы. Сжалились: могли дать полный червонец. Видно, сыграло роль "исключение из обвинения одного из эпизодов". Кроме того, еврей Андропов, видимо, не хотел демонстрировать свою особую свирепость в отношении русского национализма. Когда в феврале 1962 года Мосгорсуд дал мне семь лет, я, вернувшись в камеру, отказался от ужина. Был потрясен приговором. Теперь, получив новые восемь лет, съел баланду и в охотку попил кипятка с сахаром. Закалили коммунисты русского человека.
После процесса с моей камеры словно сняли блокаду. Через водоноса и хлебореза (из заключенных) я стал получать записки — "ксивы" от других узников: от Буковского, Макаренко, Суперфина, от украинских самостийников. Дождался формального ответа из Верховного суда РСФСР на кассационную жалобу адвоката: пойман вовремя, посажен правильно. 5 января 1976 года меня вызвали на этап с вещами. Более чем годичное пребывание во Владимирской тюрьме закончилось. Ехал в спецвагоне вместе с уголовниками. Я всегда находил с ними общий язык и конфликтов не имел. Воры поили меня чаем, горячо поносили коммунистов. В Горьком нас выгрузили в воронок. Добавили "химиков" (о них я уже упоминал). Два здоровых длинноногих бугая сели за кражу зимних шапок: хватали добычу с жертв, когда те приседали в общественной уборной. Хватали и — стрелой вон. Им дали "химию", т. е. не тюрьму, не лагерь, а принудительные работы "на стройках народного хозяйства" — год-полтора под надзором, но без конвоя. Однако до места отбытия принудработ "химики" шли по этапу со всеми вместе. На них красовались роскошные свитера. И такие же свитера — в мешке. Мои дохлые низкорослые "воровские мальчики" так и впились зрачками в желанные вещи: "Подари!" Солдаты конвоя тут же пообещали за них водку и чай. Они умышленно впихнули "химиков" к нам, чтобы блатные их раздели. Бугаи явно боялись дохляков (в зоне решает не сила, а дух, т. е. способность мгновенно пырнуть ножом), способных на всё, но свитера все же не отдали. Вышли в тюремный двор Горьковской пересылки. "Ну погоди, мы вас достанем!" — поклялись воры трясущимся "химикам". Нас завели внутрь. Выстроились надзиратели. Старший выкликал: "Рецидивисты есть?" Один из ментов отвел их в отдельную камеру. И так далее, в том же духе: есть ли "химики", малолетки, сифилитики, туберкулезники… Наконец, огромный этап рассосало и остались двое: редактор православного журнала "Вече" и водитель-подследственный (сбил прохожего). Мы с ним не вошли ни в одну категорию. Дали камеру на двоих, но потом и шофера куда-то пристроили. "Государственный преступник" остался один. Тишина. Ночь. Через день-два — этап на Рузаевку: мордовские лагеря по второму кругу. Всё впереди.
ОБ АВТОРЕ
ОСИПОВ Владимир Николаевич — публицист, общественный деятель.
Родился 9 августа 1938 г. в городе Сланцы Ленинградской области, в семье школьных учителей. Отец — Осипов Николай Федорович — "скобарь", из крестьян Псковской губернии (деревня Волчий Остров), добровольно ушел на фронт в 1941 г., воевал всю войну в артиллерийских частях. Мать — Скворцова Прасковья Петровна, из крестьян Гдовского уезда Петербургской губернии (дер. Рыжиково). Крещен в православном храме города Пугачева Саратовской области, в эвакуации, в 1944 г.