Она сдержанно улыбнулась, возвращая их отношения в изначальное русло, а потом, держа осколки в пригоршне, вышла, оставив Дубровского сидеть на полу. Он в последний раз мельком оглядел стол и, не обнаружив того, что искал, решил, что дела могут и подождать.
Владимир почему-то вспомнил Лару, которая осталась в той, предыдущей, нормальной жизни. Они с Ларой никогда не наряжали елку, да и, кажется, ни разу не праздновали Новый год вдвоем.
Когда он нашел Машу, она уже выставила на холодном полу гаража картонные коробки и теперь проверяла надписи и наклейки на них, пытаясь найти нужные.
Дубровский молча встал рядом и стал следить за тем, как ее пальцы перебегают от крышки к крышке.
– Старые вещи много говорят о человеке, – задумчиво сказал Владимир. – Гораздо больше, чем новые…
Дальше они уже искали вместе. Маша бережно раскладывала найденные вещи на бетонном полу. Вскоре Дубровский натолкнулся на большой деревянный ящик, битком набитый разномастными детскими игрушками – солдатиками с потерянными конечностями, затертыми плюшевыми зверями, игрушечными танками и пушками, стреляными гильзами и погонами разных родов войск.
– Откуда это? – спросил Владимир.
Маша заглянула в коробку из-под его руки.
– Мои, – с ностальгической теплотой сказала она. – Мне папа приносил. Я их очень любила в детстве.
– Серьёзное, я смотрю, у тебя было детство.
– Ещё бы оно не было серьезным с моим-то папой… – пробормотала Маша.
В следующем ящике обнаружились спортивные принадлежности всех мастей – начиная с баскетбольного мяча и кончая шлемом от формы для фехтования. На дне лежал кожаный футляр с новенькими теннисными ракетками, которые, видимо, еще ни разу не использовали.
– Играешь? – спросил Дубровский, сжав в руке холодную ручку ракетки.
– Папа хотел, чтобы я училась, но как-то… – Маша покачала головой. – Даже корт построил. В поле!
И засмеялась.
– В поле?
– Это ж папа, ты ж его уже знаешь, если что решил, то выпьет обязательно. Решил, что в поле, значит, в поле.
– А ты в отца?
– Не знаю, я в маму, наверное, – сказала Маша. – Я ее не видела никогда. Она во время родов умерла. Такая вот я была – только вылезла и сразу… Хотя не знаю, может, и в отца…
Она нахмурилась и замолчала, думая о чем-то своем.
– Хочешь, научу играть? – неожиданно для себя спросил он.
– Сейчас? – удивилась Маша. – Снег же.
– А что, весны ждать будем? – сказал Дубровский и тут же подумал, что понятия не имеет, как и где встретит эту весну.
Корт и правда находился посреди поля и почему-то был очищен от снега. Но сетка давно сгнила, и от нее осталась только веревка со неровной серой бахромой. Снег лежал до самого горизонта, а в лицо бил холод.
– Готова? – крикнул Владимир, пытаясь перекричать ветер.
Маша кивнула, но отбить верно не смогла – мяч улетел за пределы площадки и упал в глубокий снег.
– Так, а кто бегать за мячами будет?! – с шутливой серьезностью спросил Дубровский.
– Я не умею, предупреждала же, – в тон ему ответила Маша.
– Это совсем не так сложно. Смотри.
Он бегом пересек площадку и, вложив в Машину руку ракетку, попытался ей объяснить, как бить правильно, однако следующий ее мяч улетел куда-то назад, даже не в сторону сетки.
– Ты слишком сильно замахиваешься, – сказал Владимир, и, встав сзади, взял ее за запястье. – Вот так, – куда тише произнес он и описал Машиной рукой правильную траекторию. От воротника ее куртки почему-то пахло апельсином, а ее распущенные волосы лезли Дубровскому в нос.
– Поняла? – шепнул Владимир. – Теперь попробуй правильно отбить…
Маша с готовностью ударила по мячу что есть мочи – тот взмыл в небо и снова исчез в поле. Маша с Владимиром, задрав головы, следили за тем, как он делает дугу, а потом падает вниз.
– Потрясающе, – сказал Дубровский, заглянув в сумку. – Мячи закончились.
– Ищет учитель! – засмеялась Маша. – Как научил, так я и отбила!
– Так, отлично, будем учиться на снежках.
Он быстро наклонился, и, слепив крепкий снежок, бросил им в Машу, попав ей прямо в плечо. Она закричала, изображая возмущение, а потом кинулась к сугробу, чтобы тоже зачерпнуть снега. В снежки Маша играла куда лучше, чем в теннис.
Вскоре они выбежали в заснеженное поле – Маша неслась впереди, то и дело оглядываясь через плечо, а иногда останавливалась, чтобы слепить очередной снаряд. Владимир через раз проваливался в снег по самое колено – шапка его сбилась, а руки покраснели от холода, но он не мог вспомнить, когда в последний раз ему было так хорошо. Как дети, они носились друг за другом, раскрасневшаяся Маша хохотала и бросала слова в воздух, и они эхом отдавались в подступающем лесу. Подлесок начинался с мелкого кустарника, и, убегая от Дубровского, Маша зацепилась курткой за колючую ветку – ткань разошлась, и из пуховика полезла начинка.