Где-то через полчаса они очутились на проселочной дороге. Маша уперлась руками в колени и тяжело дышала и смеялась, а щеки у нее розовели.
– Пойдем, – сказала она. – А то ты без пальцев останешься.
Дубровский сунул руки в карманы пуховика и зашагал за ней. Стояла мертвая тишина, и вокруг не было видно ничего, кроме белого поля и темной линии построек Покровского на горизонте.
– Почему ты сюда вернулась? Лондон – хорошее место, живое, модное… – спросил Владимир.
– Не знаю… растерялась. Учеба кончилась, а я не знала, что дальше делать. Не придумала. У всех проекты какие-то, идеи. А у меня… ни-че-го. Тошно стало, смотрят все на меня, как на богатую дочку, бессмысленную. А я и есть богатая дочка. Вот и вернулась – у меня ж тут дом. Папа.
Она говорила легко, точно в шутку, но за этими словами слышалась тяжелая печаль. Слово «дом» в ее исполнении превращалось в ругательное.
– Какой «дом»? Ты же не хочешь здесь жить.
– Не хочу… Правда, – согласилась Маша. – Но потом, когда начинаю думать, где жить, что делать… От себя не убежишь…
– А быстрее бежать надо, – сказал Дубровский.
И чуть не сказал: «Бежим со мной!» Чуть не сказал: «Ни у тебя, ни у меня нет дома, так отправимся вместе на его поиски». Но не посмел.
– А ты не суетись… Маркуша, – Маша говорила точь-в-точь как Троекуров. Ей не хотелось говорить о серьезном.
– Не понял, что за менторские нотки? Я попрошу! – шутливо возмутился Дубровский и пихнул Машу локтем.
– Не дождёшься!
– Требую сатисфакции!
Дома они отогревались горячим чаем, сидя в гостиной перед телевизором. Маша сидела с ногами на диване и, уставившись в экран, сонно моргала, а Владимир рылся в своем ноутбуке у журнального столика.
– На тебя хандра наваливает иногда? – вдруг спросила она.
– Ты это к чему?
– Так, интересно стало, как у вас с этим делом обстоит…
– Где у нас? – поинтересовался Дубровский.
– Не где, а у кого. У мужчин. Вот ты какую хандру предпочитаешь? Импортную или отечественного производства? А?
Любую самую серьезную тему Маша умела свести к шутке.
– Всякую беру. Самая дешёвая – китайская.
– И самая некачественная.
– Так и есть. Купил я как-то фунт китайской, так, попробовать – не понравилось: неглубокая, постоянно хочется похихикать, а то и просто поржать, всё интересно, реальность какая-то выпуклая…
– А если вдруг действительно нападёт? Настоящая? – спросила Маша уже совсем другим тоном.
– Я же тебе сказал уже. Я бегаю.
– Куда?
– В том-то и дело, что никуда. Прихожу в спортзал, становлюсь на дорожку и бегу. На месте. В спортзале. Что, хандра навалилась?
– Да нет, я так… Вот ты уедешь, и нагрянет…
Маша смотрела не на него, а куда-то в сторону. Между бровей у нее пролегла тонкая складка.
Владимир захлопнул крышку ноутбука, и тут ему пришла в голову дикая мысль. А что, если и правда предложить ей уехать вместе? Ее ведь ничего здесь не держит. У него больше нет никаких обязанностей. Они могут уехать куда захотят – да хоть в другую страну, на другой континент.
– Мы с тобой вот тут сидим, разговариваем… – Дубровский уже не мог отогнать внезапно настигшую его фантазию. – Я лет сто уже вот так вот просто ни с кем не разговаривал… Не общался…
– А сто лет назад – с кем?
– Сто лет назад… Сто лет назад меня ещё на свете не было.
Маша печально усмехнулась – словно она прекрасно все понимает и думает о том же, о чем и Владимир.
– А знаешь… – начала она с хитрой улыбкой. Дубровский смотрел ей в глаза, ожидая, что же она скажет, но тут что-то на телеэкране привлекло его взгляд.
Поперек мутного, но цветного изображения бежала ярко-красная полоса с надписью «Специальный выпуск новостей». В еле слышном бормотании телевизора явственно проступили озабоченные интонации.– Подожди… – он схватил пульт и сделал громче.
– …Есть человеческие жертвы, – не без торжественности вещал диктор. – Погиб инкассатор, забиравший двухдневную выручку из пункта обмена валюты, а также сопровождавшие его два работника охранного предприятия.
Тут на экране появился моложавый репортер. За его спиной виднелось хлипкое двухэтажное здание с блеклой вывеской «Обмен валюты». На лестнице у входа что-то обсуждала группа сутулых милиционеров. Репортер сказал пару слов, и потом начал задавать вопросы старухе в большой пушистой шапке.