– Кирилл Петрович, – жалобно протянул Ганин. – Я устал чего-то. Можно я у вас переночую? И с чемоданом на ночь глядя, сами знаете…
– Да я тебя и сам такого никуда не отпущу.
Троекуров подозвал суетящуюся над другим концом стола Марину, которая вместе с другой прислугой спешно собирала бессчетные грязные тарелки.
– Постели ему во второй спальне. И помоги ему, сам не дойдёт…
Марина помогла Ганину встать и подставила ему свое плечо, на котором тот тут же повис как подстреленный. Он еле шел, вяло перебирая ногами и прижимая к груди заветный кейс, словно младенца. Марина довела его до флигеля с двумя спальнями, и там он рухнул поверх одеяла, сжимая в объятиях кейс.Войдя в гостиную, Троекуров невольно залюбовался своей дочерью. Она, вся в белом, стояла у окна вместе с Дефоржем и что-то рассказывала ему – он слушал со спокойной улыбкой. Троекуров подошел к ближайшему официанту и попросил плеснуть ему еще коньяка.
Дубровский, взяв Машу за локоть, вывел ее на полутемную террасу. Музыка сюда долетала будто через толстой слой ваты, было тихо, а за огромными стеклами окон – тяжелая зимняя темнота.
Маша рассказывала Дубровскому какую-то забавную историю про прокурора и его жену, а теперь замолчала и просто смотрела на него, точно ожидая каких-то особенных слов.
И Дубровский решился.
– Маша… – проговорил он и положил обе руки ей на плечи. – Маша. Я не Дефорж.
Маша скептически подняла брови, ожидая какой-то шутки, и Дубровский, чувствуя себя человеком, который прыгает вниз с гигантского водяного порога, сказал:
– Я – сын дяди Андрея. Андрея Гавриловича Дубровского. Я – Дубровский.
На лице Маши отразилось глубокое замешательство – она издала жалкий смешок.
– Шутишь?…
Дубровский просто промолчал в ответ. Она широко распахнула глаза в какой-то дикой потерянности, точно земля внезапно ушла у нее из-под ног.
– Я пришёл к вам, чтобы за отца отомстить.
– Кому? – слабым голосом спросила Маша.
– Твой отец и Ганин состряпали дело против отца, против кистенёвских. Отняли деревню. Выгнали людей… Отец из-за них умер… – сказал Дубровский. – Но я больше не верю в месть. Я просто хочу помочь, как могу, этим людям. Исполнить свой долг перед отцом. Помочь им и уйти. Хочу жить своей жизнью. Хочу быть с тобой, – сказал он, сделав паузу. – Ты нужна мне, Маша.
Она вдруг сбросила его ладони и отшатнулась, повернувшись лицом к окну. Ее бил мелкий озноб. Она не могла сказать ни слова, не находя нужных слов, а потому яростно, но одновременно как-то беспомощно всплеснула руками, будто была марионеткой, которой обрубили все ниточки.
– Уедем отсюда, а? Маша? Вместе. Давай? – зашептал Владимир.
– Куда? – тихо спросила Маша не своим голосом. – Куда мы поедем? Тебя же ищут везде… Ты же… Как вообще это все?.. – она судорожно глотала воздух.
– Вместе поедем, только ты и я. Подальше от всего этого. Ты же хотела. Ты сама говорила. Ты же пропадешь тут, – он помолчал. – А я – без тебя.
Маша сжала челюсти, словно пытаясь подавить вскрик. Она замолчала – смотрела в окно, в стекле которого отражались лица обоих, кусала губы и, казалось, готовилась плакать. Но нет. Когда Маша заговорила, в ее голосе (пусть и слабом) не было слез.
– Прямо сейчас?
– Подождём, когда стемнеет. Соберёшься, самое необходимое. Об остальном не думай – я всё беру на себя.
Маша, ни слова ни говоря, обвила шею Дубровского руками, прижалась к его груди и замерла.
– Подожди, стой, – шепнула она. – Я не могу так.
– Через два дня будешь готова? Двух дней тебе хватит?
Маша не ответила, а только тихо всхлипнула.
– Маша, родная, мне надо сейчас идти. Я понимаю, что это неожиданно все. Два дня. Два дня.
– Ты уходишь? – в Машином тоне звучало отчаяние.
– Да, ночью уйду, – решительно сказал Владимир и рассеянно погладил ее по волосам.
– Уже?
– Через два дня мы будем вместе, – пообещал Дубровский и поцеловал ее в висок. – Вот мой номер, – он вложил в ее пальцы бумажку. Встречаемся через два дня, в «Дупле», знаешь, где это? Если меня не будет, жди меня там. Начиная с полудня. Договорились? Главное – ничего не бойся. Мы уедем вместе. Далеко-далеко. И все будет хорошо. Мне пора. Иди, простынешь.
Маша задрала голову и посмотрела на него прозрачными от невыплаканных слез глазами, и тогда Владимир быстро поцеловал ее в губы. А потом, стараясь не оборачиваться, ушел, оставив Машу в одиночестве стоять у окна.Дубровский вбежал в свою комнату и стал поспешно засовывать вещи в сумку. Он переоделся из костюма в джинсы и свитер, упаковал ноутбук и подаренное Троекуровым ружье и, стараясь не терять ни секунды, закинул сумку на плечо.