Выбрать главу

Граф не знал одного: выбивая зеркальце из руки Питерса, он опоздал на секунду. И то, что Питерс увидел, теперь не давало полицейскому покоя!

15

Мэри Робертс

Питерс вышел из цыганского шатра с белым как мел лицом. Губы шевелились, словно он что-то твердил про себя; в глазах застыл неприкрытый ужас.

Толпа довольно ахнула: граф Вурц оказался настоящей сенсацией…

Комиссар Этредж поспешил к коллеге, поддержал его за локоть и повел прочь от зевак. Питерс пошатывался, будто пьяный. Этредж остановился в безлюдном месте за небольшой рощицей. Питерс молчал.

Внезапно лейтенант поднес руку ко рту, напряженно сглотнул — и его вывернуло чуть ли не наизнанку!

— Господи, — прохрипел Этредж, — что же там произошло?

Питерс покачал головой. Его лоб покрылся испариной.

— Не могу… пока вам сказать, комиссар. Это… это невероятно. Погодите… поговорим попозже. Принесите… принесите мне выпить.

Этредж быстро вернулся в центральную аллею и нашел киоск с напитками.

— Стакан виски, — коротко приказал он.

Бармен в белом пиджаке приподнял брови, однако исполнил приказ. Этредж взял стакан, положил на стойку десять долларов и зашагал по аллее обратно.

Возле цыганского шатра он внезапно замедлил шаги. Оттуда только что вышел человек — очень смуглый мужчина с багровым шрамом на левой щеке, оставленным, вероятно, лет двадцать назад ударом сабли.

Комиссару Этреджу он показался подозрительно знакомым…

Питерс без промедления проглотил принесенный напиток, после чего вроде бы успокоился. Теперь, опираясь на руку Этреджа, он смог вернуться на аллею.

И вот тогда Этредж увидел, что у ворот поместья стоят граф Вурц и Мэри! Они как раз намеревались сесть в автомобиль графа. Этредж сжал руку Питерса.

— Пойдемте, соберитесь с силами. Нам нельзя их упускать!

Грубый, звероподобный слуга, провожавший Этреджа тем вечером в библиотеку к Вурцу, теперь был одет в форму шофера. Он открыл дверцу «роллс-ройса» перед хозяином с дамой, а затем сел за руль. Постепенно набирая скорость, машина скользнула в темноту.

16

Гипноз

Пока автомобиль мягко рассекал ночную тьму, граф Вурц вкрадчиво спросил Мэри:

— Устала?

Его голос излучал море доброты. Он внимательно смотрел на спутницу, не выдавая собственного удовлетворения. Ведь она, не чувствуя подвоха, сидела у окошка, и ночной бриз ласкал ее правую щеку; в ней не было ни подозрений, ни напряжения.

— Нет, не устала. — Она порылась в сумочке и протянула ему свернутые купюры. — Я проиграла, — расстроенно сказала она.

Он взял деньги и положил в карман, не пересчитывая.

— Ерунда! Я о выигрыше и не думал. Сама игра понравилась?

Она усмехнулась.

— Как любому другому в подобных обстоятельствах.

— Тогда деньги потрачены не зря, — заверил ее граф.

Немного помолчав, он продолжал, как показалось Мэри, с грустью в голосе:

— Посмотри на меня, Мэри. Ты меня боишься?

Их взгляды встретились: в слабом блеске его глаз светилась нежность; глаза Мэри лучились дружбой, которую она мечтала подарить этому одинокому, никем не понятому человеку. Она думала о том, что люди были несправедливы к графу: «Они… в глубине души считают его чудовищем. Но он… не такой».

— Я тебя не боюсь, — выдохнула она.

— Посмотри на меня, — прошептал он.

В его голосе было успокоение и торжественность звучащего издалека песнопения. Она слушала его и чувствовала, как накатывает истома и сладко опускаются веки. Душа, вырвавшись из тела, парила в эфемерном пространстве сновидений. Осязаемый мир с проносящимся мимо ночным пейзажем, монотонным гудением мотора, светом фар и нарастающим гулом встречных автомобилей исчез в бесплотности теней. Вся реальность сосредоточилась в глазах графа Вурца: Мэри почудилось, что если она сможет достаточно глубоко проникнуть в них, там найдутся разгадки всех тайн, пришедших из глубин времен. Глаза Вурца горели, словно глаза божества…

Сама того не осознавая, Мэри все глубже и быстрее соскальзывала в манящий и бесконечный водоворот. Глаза графа Вурца росли, превращаясь в солнца-близнецы, ослепительные, роковые, кроваво-красные. И если до этого она будто скользила по склону, то теперь он превратился в крутой откос перед пропастью.

Ее захлестнул горячий, невыносимый страх. Она отчаянно стремилась выползти из этой невероятной пропасти обратно в явь. Но вдруг откос исчез. И она падала, падала, падала с нарастающей скоростью в небытие.