Словно в сцене «Плот «Медузы»[8], трупы выбрасывали за борт, и единственный раз в жизни вид мертвых тел испугал Везалия. Он почти обезумел и сошел на берег сразу же, когда кораблик добрался до острова Закинф в современной Западной Греции. По разным свидетельствам, он либо умер у ворот портового города Занта, либо смог дойти до захудалой гостиницы, где местные жители, опасаясь заразы, оставили его умирать в одиночестве. Так или иначе, это была недостойная смерть. Никто не провел вскрытие, чтобы определить причину его смерти.
В конечном счете единственным, чему пошла на пользу смерть Генриха, стала зарождающаяся наука неврология. Вскрытие Генриха, безусловно, подтвердило существование травм от противоудара и что мозг может быть серьезно поврежден, даже если череп остается целым.
К сожалению, мы все еще не усвоили этот урок. Профессиональные боксеры, защитники в американском футболе и в хоккее продолжают игнорировать сотрясения мозга по принципу «нет крови, нет вреда». Но каждое сотрясение размягчает мозг и повышает шансы на новое сотрясение. После многочисленных ударов нейроны начинают отмирать, и образуются пористые прорехи; потом личность человека начинает распадаться, он впадает в депрессию, чувствует себя ничтожным, и у него появляются мысли о самоубийстве. Прошло четыреста лет, но крутые современные спортсмены (4) вполне могли бы сменить щитки на доспехи и выйти на турнир вместе с Генрихом.
На более глубоком уровне смерть Генриха способствовала появлению нового подхода к неврологии. Нельзя назвать Везалия и Паре современными учеными: оба почитали Галена, Гиппократа и других древнегреческих медиков. Но каждый из них превзошел старых мастеров благодаря экспериментам и наблюдению. Везалий оставил потомкам новую карту мозга, а Паре – новые диагнозы и хирургические методики.
Хотя вскрытие Генриха было далеко не первым, по своим результатам оно стало итогом достижений средневековой медицинской науки. Лечение царственных особ часто определяло стандарты лечения для всех остальных, и после смерти Генриха вскрытия стали распространяться по всей Европе. Это упростило поиск соответствия между конкретными травмами мозга и изменением поведения, и с каждым новым вскрытием неврологи учились более точно определять симптомы своих пациентов.
Вскоре ученые вышли за пределы общей анатомии мозга и перешли в царство, о котором Паре и Везалий не могли и мечтать, – в царство микроскопических размеров. Подобно физикам, дошедшим до фундаментальных частиц Вселенной, неврологи стали копать все глубже и глубже, разбираясь в фундаментальном веществе мозга и разделяя его на ткани и клетки, аксоны и синапсы, пока не дошли до основной «валюты» головного мозга – нейротрансмиттеров.
Часть II
Клетки, чувства, сети
Глава 2
Суп для убийцы
Завершив общий обзор мозга, мы будем изучать его дальше, в следующих главах, начиная с мельчайших частиц – нейротрансмиттеров, передающих сигналы между клетками.
Божьи пути неисповедимы, а замыслы Бога превосходят человеческое разумение, поэтому, когда Бог «велел» Шарлю Гито застрелить президента, тот согласился. А если, делая это, он одновременно спасал свою любимую республиканскую партию – так тем лучше.
Отношения Гито с Богом начались в его раннем возрасте. Когда Шарль был маленьким, его мать брила себе голову наголо и запиралась в спальне для декламации отрывков из Библии. Его отец был одержим сектантскими проповедями Джона Нойеса, и после провала на вступительном экзамене в колледж сам Шарль присоединился к утопическому сексуальному культу Нойеса в Онеиде, штат Нью-Йорк. Он хотел переждать там гражданскую войну, но даже поборницы свободной любви из Онеиды отвергали его, исполненные отвращения к его выпученным глазам, кривой улыбке и маниакальным наклонностям. Его называли «Шарль Выйди-Вон».
Покинув общину в 1865 году, он начал проповедовать – сначала основал газету «Дейли теократ», которая обанкротилась, а потом стал читать публичные лекции, очаровывая слушателей речами о том, что «две трети человеческой расы осуждены на вечное проклятие». Он также издал на свои средства книгу «Истина» о втором пришествии Христа. Большей частью она состояла из откровенного бреда – например, он называл Стэнли и Ливингстона предвестниками Апокалипсиса – а то, что не было бредом, он позаимствовал у Нойеса.