- Есть к вам разговор, Юрий Дмитриевич, - сказал майор, шагавший рядом. - Я отвезу вас домой, по дороге и поговорим.
Я растерялся, и, пока придумывал, как бы отказаться, он аккуратненько провел меня мимо автобуса и так ловко посадил в машину, что я опомнился, только когда уткнулся носом в ветровое стекло. К счастью, машина была без красной полосы, обыкновенная бежевая "Волга", иначе завтра на работе наверняка собирали бы мне на передачу. И больше всех старалась бы, разумеется, Лидия Тимофеевна.
- Мне нужна ваша помощь, - сказал майор, выруливая на дорогу и обгоняя автобусы. - Дело это необычное, специфическое, мотивы преступления, очевидно, очень сложны. Короче говоря, чтобы отыскать убийцу, необходимо знать жертву. В каждой версии надо безошибочно определять, могли ли события разворачиваться именно так, а не иначе. Я прошу вас принять самое активное участие в следствии. С руководством министерства вопрос согласован.
- Ну, коли так... - только и смог я сказать, захлебнувшись острым подозрением, что он просто морочит мне голову. Нашел помощника! А может, я должен сыграть роль подсадной утки или это настолько ловкий ход, что мне нипочем сейчас не догадаться, а когда пойму, будет поздно? Как бы то ни было, я замолчал с открытым ртом, а он, ничуть не смущаясь, продолжал:
- Кстати, вам не приходилось видеть, чтобы кто-либо из ваших знакомых курил американские сигареты "Кэмел"?
- Представьте себе, приходилось, а что?
- Помните пепел в вашей пепельнице? Так вот, он был от сигарет "БТ" и "Кэмел". Что касается "БТ", то их курите вы, курил Гудимов...
- Я курил и "Кэмел" месяц назад, на дне рождения у Гудимова. Угостила какая-то девушка.
- Что можете сказать о ней?
Голос его оставался на удивление спокойным, а я-то думал, что от такого известия он, во всяком случае, возликует. Но вопрос задан, надо отвечать.
Я покачал головой.
- Боюсь, что очень мало.
Я действительно не запомнил ее. На торжестве у Гудимова было много людей, почти все высокого полета - из Совмина, Госплана. Из старых друзей остались только я и двое наших заместителей министра, явно чувствовавших себя не в своей тарелке: ранг остальных был выше. Я слышал удивленные возгласы гостей, привыкших встречаться друг с другом на ответственных совещаниях и вдруг столкнувшихся здесь. И они уже по-новому глядели на хозяина, сумевшего собрать их под одной крышей. Впрочем, удивлялись не все. Некоторые гости молча обменивались рукопожатиями, будто не сомневались, что встретятся здесь. Однако я заметил, что они тут же расходились по разным углам и друг с другом почти не разговаривали.
Впрочем, мне было не до этого. Я ухаживал за Таней. Ухаживал по просьбе ее мужа.
- Старик! - сказал он, дружески стиснув мне плечо. Татьяне будет очень трудно. Она почти никого не знает, к тому же у нее неприятности на работе, до веселья ли сейчас. Постарайся быть почаще возле нее. Ей это поможет.
Признаться, сначала я встретил его просьбу с недоверием. Тогда у меня возникали уже подозрения насчет его замысла. Но, увидев Таню, я убедился, что он прав. Она казалась какой-то потерянной. Хлопотала на кухне, разносила тарелки, накрывала на стол - все это со спокойным, приветливым лицом. И для каждого гостя находилось у нее нужное слово. Но в глубине ее глаз стыла растерянность и тоска. И по временам она на мгновение замирала, будто наталкивалась на невидимую преграду.
Я и сам чувствовал себя неважно, как бедный родственник на барской свадьбе. Представляя меня гостям, Борис говорил только одно: мой старый друг. Для опытных людей большего не требовалось. Женщины мне еще улыбались, но мужчины равнодушно отводили глаза. И меня все сильнее тянуло к Тане, как и ее тянуло ко мне.
Удивительно, но я почти не помню застолья. Какие тосты провозглашались, какие разговоры вели - все изгладилось из памяти. Очевидно, и вспоминать было нечего: застолье всегда одинаково. Но два момента врезались в память: епростые это были ситуации. Первый - тост Теребенько, хозяина одной из оборонных отраслей. Низенький, расплывшийся, с багровой рожей, он был уже здорово пьян, когда, толкнув соседку толстой задницей, встал с рюмкой в руке. И кое-кто из гостей поморщился: Теребенько здесь хорошо знали. Вот у него действительно была рука, и не где-нибудь, а на самом верху: он был женат на племяннице какого-то лидера. И хотя то время давно уже осудили как застойное, Теребенько прочно сидел в министерском кресле.
- Кажу, громадяне, тост, - гаркнул он, раскачиваясь и мучительно подбирая слова забытого родного языка, об этой его слабости в наших кругах ходили анекдоты. - Здесь усе казали за именинника, найкращего нашего Бориса Сергеевича, окромя наиважнейшего. А я кажу: примем по чарке за майора Гудимова.
- Я не майор, - сдержанно улыбнулся Борис.
- Брешешь, хлопец, майор ты, - упрямо боднул головой Теребенько. - Уси великие дела вершили майоры. Кто первый полетел у космос? Майор. Кто на этом... как его? А, острове Свободы пинком под зад лидера? Майор. А в этой, в Южной Америке, кто все переворачивает? Опять же одни майоры...
Вроде ничего особенного не сказал пьяный, но почему некоторые гости побледнели и обменялись тревожными взглядами? Я буквально кожей ощутил, что вот-вот взорвется каменная тишина, обрушившаяся на праздничный стол.
- Ладно, Трофим, выпьем за майора, - улыбнулся Борис. Только обижаешь, начальник, мало даешь. Я бы и от генерала не отказался.
- Генерал - это чуток погодя. Когда дело сделаешь. Тогда мы тебе не то что генерала - генералиссимуса навесим. - Теребенько вдруг уронил голову на грудь и как-то осел. И стало ясно, что он не просто пьян, а пьян смертельно - в лоскуты.
Не слова его меня поразили. В конце концов чего ждать от пьяного, которого даже собственные референты за глаза обзывают. Но когда один с острым как топор лицом и злыми, глубоко посаженными глазами, уронив стул, кинулся к нему и буквально на руках вынес из комнаты, а большинство присутствующих сделало вид, что ничего не произошло, и наперебой заговорили кто о чем, вот тогда мне стало не по себе. И особенно когда по телефону срочно вызвали машину Теребенько и его тут же отправили на дачу - я сам слышал, как в дверях Гудимов жестким голосом давал наставления водителю: домой не заезжать, мигом на дачу - и под холодный душ.