Но в этот момент силы мальчика кончились.
С трёхметровой высоты он рухнул в сугроб и потерял сознание.
Корень не успел доехать до здания " Гидропроекта", как в машине зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Николай Андреевич достал трубку, отщёлкнул микрофон.
- Да! - сурово выкрикнул мафиози и услышал на удивление громкий голос Призрака.
- Возвращайтесь! Мальчишка пытался сбежать, его поймали и теперь ваши люди с ним хотят позабавиться...
На этот раз Репнев крепко матернулся.
- Разворачивай! - заорал он на водителя. - Обратно! Быстро!
И лишь после этого заметил, что держит в руке всё ещё включённую трубку. Не став разговаривать с телепатом и выяснять подробности, Николай Андреевич раздражённо закрыл аппарат, и уставился в окно машины, наблюдая затем, как несутся навстречу дома и улицы, которые он проезжал несколько минут назад.
Мальчишку нашли совершенно случайно. Один из боевиков, патрулировавший двор, заметил, что из снежного заноса, который скрыл ряд каких-то колючих кустов, наполовину высовывается розовый, почти незаметный на белой поверхности, тапок.
К этому месту не шли никакие следы и охранники, зная, что пройти по такой целине не оставив за собой изрядной борозды, невозможно, просто не осматривали этот участок двора корневского особняка.
Вслед за тапком, из-под сугроба был извлечён и Витя Матюшин. Мальчик был весь в снегу, он закоченел и почти не подавал признаков жизни. Но боевики, раздосадованные тем, что из-за этого пацана их подняли на ноги и заставили бегать по морозу, решили, почти не сговариваясь, выместить на хумчанине всю свою злость. Кроме того, все они принимали участие в штурме НИИЭБа и помнили, что этот щуплый пацан сделал с их друзьями и коллегами.
Витю приволокли в одну из пустующих комнат, где из потолка торчал крюк для люстры. Привязав мальчика за руки, охранники подвесили его на этот крюк. Один из них наотмашь хлестнул Витю по щеке. Мальчик дёрнулся, но не издал ни звука.
В следующий момент у всех присутствующих в головах зазвучал голос:
- Отпустите!
Бандиты переглянулись. Им было известно, что их подопечный обладает некими особыми способностями, но чтобы он так просто мог говорить, не открывая рта, это им в голову прийти не могло.
- Отпустить? - глумливо проговорил один из боевиков, справившись с первоначальным шоком, - или опустить?
- Ты - Банан, - стал проецировать Матюшин свой голос охранникам, - тебе двадцать один год. В шестнадцать попал на малолетку за квартиру. Там же был опущен и полтора года обслуживал всех под именем Валька. При подъёме на взросляк скрыл это и стал жить как приблатнённый.
Все бандиты, кроме Банана, расхохотались.
- Валька! Вафлёр! Дай-ка мы тебе на клык навалим!
- А ты, - продолжил Витя, - Упырь.
Предложивший использовать Банана по назначению замолк и, подскочив к пацану, замахнулся, чтобы прервать его откровения, но кто-то поставил ему подножку и Упырь повалился, нелепо задрав ноги.
- В детстве ты подглядывал за родителями в спальне. Потом стал воровать на зимних дачах. Свою девчонку, которая пригрозила тебя выдать, отдал на изнасилование друзьям, с которыми ходил на "дела". Когда они её убили, зарубил всех топором, адом, где это происходило - поджёг.
- Ах ты, сука! На кентов руку поднял! - завопил кто-то.
- Закрой хлебало! - рявкнул Упырь, поднимаясь с пола. - Посмотрим, что он про тебя, Карась, расскажет...
- Карась, - зазвучало у всех в головах. - Сидел за гоп-стоп. Пользовался тем, что был близок к пахану зоны и крысятничал из зековского общака.
- Да вы что, мужики, слушаете этого ублюдка! - завопил Карась. - Вы въехали что он делает? Он же нас друг на друга натравливает! Ну, кто из вас подлянок не делал? А?!
Он оглядел бандитов. Те, стояли, как вкопанные, даже те, кто заламывал руки Банану, ослабили свою хватку.
- Мочить его надо! Без лишнего базара! Мочить! - последнее слово Карась сказал с такой ненавистью, что Витя весь содрогнулся. Вал эмоций преступника захлестнул мальчика.
- Стоять! - прогремел на всю комнату властный голос. Боевики повернулись к его обладателю и увидели перед собой высокого, чуть седоватого хиляка, которого их босс, неведомо зачем, поселил в этом же доме.
- Через пять минут здесь будет Корень, - сообщил Кашеваров уже чуть тише, - если кому-то хочется расстаться со своими мужскими достоинствами продолжайте...
- Да чего ты гонишь?! - слегка неуверенно проговорил Упырь. - Шеф только в тачку сел. Раньше завтра не вернётся...
- Кто не верит - может остаться и продолжить, - равнодушно проговорил Призрак, - остальным лучше разбежаться и занять свои места...
Михаил Русланович повернулся и сделал шаг прочь из комнаты. На пороге он обернулся:
- Да, ещё я бы советовал срочно вызвать врача. Пацан, по-моему, сильно обморожен...
Когда в Химки прибыл Николай Андреевич, всё было уже спокойно. Витя лежал в кровати, около него сидел местный врач, а медсестра обрабатывала какой-то мазью ступню паренька.
- Что с ним? - резко спросил мафиози.
- Ничего страшного, - врач встал, - по всем симптомам - нервное истощение. Кроме того, лёгкое обморожение конечностей. Неделю полежит, - если не будет простуды, - то этим всё и кончится.
Корень выругался и, уходя, хлопнул дверью. Он шёл разыскивать Призрака.
Случилось то, чего Репнев опасался, но не позволял этому подозрению даже появиться в своих мыслях. Витя Матюшин, судя по рассказу Михаила Руслановича, оказался не так прост. Ему без особых усилий удалось ускользнуть из-под телепатического наблюдения. И это значило, что всё время пленения он вёл с Корнем какую-то игру. Смысл её был мафиози неясен и это было вдвойне подозрительно.
Кроме того, судя по реакции Призрака на побег, последовавшее за ним пленение мальчика, Кашеваров искренне привязался к хумчанину. Иначе телепат и пальцем бы не пошевелил, чтобы спасти пацана от расправы, не стал бы звонить Николаю Андреевичу с требованием немедленно вернуться. Репнев не терпел, чтобы ему приказывали, и сейчас, выполнив требование подчинённого, причём такого, который находился на самой нижней ступени криминальной иерархии, Корень не мог этого простить ни себе, ни ему.
Возникшая эмоциональная связь надзирателя и его подопечного могла принести в дальнейшем немало неприятностей. Николай Андреевич понимал это очень отчётливо и не мог допустить, чтобы личные чувства как-то влияли на ход задуманного им дела.