Он пошел, не оглядываясь. С рюкзаком за плечами, со старой сумкой в руках. А она смотрела ему вслед, смахивая со щек стылые слезы. Чувствовала сердцем — не придет, не воротится никогда…
…В Оху Леший приехал вечером. Одетый, как лесник, он остался неузнанным. И все же на Сезонке его разглядела городская шпана. И рассказала пахану обо всех новостях.
— Линяй, пахан, скоро суд! Фортуне так кайфово! Смывайся! Пока не замели…
Но Леший три ночи не отходил от прокуратуры и увидел, как тюремная машина привезла на последнюю очную ставку кентов его «малины». Они сидели в освещенном кабинете второго этажа. Большом и белом, перед Кравцовой. Ближе всех к окну сидел Бурьян.
Леший смотрел на него с противоположного тротуара. Сердце заныло от боли… Может, и не удастся больше увидеться, увезут сына на дальняк. В ходку — на север. Выйдет ли он из нее на волю? А если нет? Как вспомнит он Лешего? Или забудет его навсегда?
Как много охраны у дверей. Сквозь них не прорваться. Они — не пропустят. И вдруг мысль осенила. Шальная, как пуля… И, оглядевшись по сторонам, выбрал момент. Нырнул за угол. Да, вот эта рябина. Она растет под боковым окном. Его не охраняют. Отсюда не ждут беды. Леший в три рывка оказался у окна. Вышиб его ногой. Рамы оказались незакрытыми и распахнулись, охнув слегка.
Леший выхватил из-за пояса нож. Метнулся к Ирине, успев крикнуть короткое:
— Линяйте, кенты!
Кравцова хотела нажать кнопку вызова. Но, увидев нож, закрыла лицо руками. Ей стало страшно. Она поняла, что ничего не успеет.
Леший не хотел терять время, отшвырнул Бурьяна к окну. Но тут же почувствовал удар по шее ладонью. Этому он учил лишь сына.
Нож, звенькнув, выпал из руки. Леший поднял, но был сбит с ног, и цепкая рука, резко вывернув кисть пахана, повернула нож в грудь Лешего, надавила резко, коротко.
— Не надо, Борис! — послышался пронзительный крик Кравцовой.
Леший лежал на полу, в расстегнутом тулупчике. Такой чужой и такой знакомый.
Бурьян отпрянул в ужасе. Неужели это он убил его?
Фартовые, собравшиеся выскочить в окно, онемело остановились. Леший оглядел всех, улыбаясь:
— А все же, ты — падла, мой сын! Только мы умеем мокрить отцов! За прошлое, убивая свое завтра, — сказал, пересиливая боль.
У Бурьяна дрожали руки. Он смотрел на фартовых, каких выталкивала из кабинета охрана, на бледную Кравцову, затихшего Лешего, чьи стекленеющие глаза смотрели в раскрытое настежь окно…
— Освобождается от уголовной ответственности за спасение жизни следователя городской прокуратуры Кравцовой при нападении на нее рецидивиста по кличке Леший, — слушал и не слышал, не вникал в смысл сказанного Бурьян. Да и не верил, что все это относится к нему.
— Идите, вы свободны! — открыл перед ним решетчатую дверь молодой конвоир.
— Свободен?! Но разве бывает такое? — глянул на свои руки человек. Ему показалось, что он снова ощутил тепло хлынувшей на них крови. Увидел глаза мертвого, кому воля — никогда не была свободой…