– Я не куртизанка!
– А как же тогда назвать женщину, которая отвечает на страсть мужчины, но отказывается носить его имя? Женщину, которая платит джентльмену за его щедрость своим телом, а не брачными обетами?
Афина пошла к себе, отпустила огорченную горничную и подошла к окну, выходившему в сад. Она была в смятении. Леди Дороти не права. Афина не женщина легкого повеления, которая не устояла перед умелым соблазнителем. Она женщина, которая хочет выбрать спутника жизни с осторожностью. Ни одна женщина не станет покупать кота в мешке. А если окажется, что поцелуи ее поклонника отвратительны? Разве не лучше узнать это до того, как она примет его предложение, чем потом, когда уже будет слишком поздно?
Кого она хочет одурачить? Она обожает поцелуи лорда Мардена – то есть Йена. Она по уши влюблена в него и наслаждалась страстью, которую он так умело возбудил в ней. И она знала, что он тоже не остался бесстрастным. Он дышал также тяжело и его рука дрожала, когда он поднес ее мокрый платочек к своей щеке. Так много искр пролетело между ними, что в столовой мог начаться пожар. Но хорошо это или плохо?
Голос сердца шепчет ей, чтобы она бросилась в его объятия, в его постель, чтобы вышла за него замуж. Голос разума говорит то же самое. Но инстинкт предостерегает ее, чтобы не прыгала в воду, потому что утонет.
Йен прав, ее дядя не может помочь ей решить проблему, но дядя Барнаби – или его отсутствие – хороший предлог отложить принятие решения. Теперь, когда его мать и сестра живут в доме, Афина не может испортить свою репутацию еще больше, сплетнями можно пренебречь, так что спешить ни к чему. Ей нужно время.
Ренсдейл рассердился и дал понять это своей единокровной сестрице в весьма четких выражениях. Он спешил вернуться домой к своим стадам и полям, а также – хотя и в меньшей степени – к своей уже не бесплодной супруге. Он выругал Афину за тупость, за позор, навлеченный ею на их имя, и за истощение его кошелька. Не важно, что она знакома с графом меньше месяца. Он ведь джентльмен, да? Он богат, да? Что еще нужно?
Трой пытался защитить сестру, сказав, что ей решать, выходить замуж за графа или не выходить. Ренсдейл считал, что не ей. Марден собирался взять щенка вместе с девчонкой, что устраивало Спартака целиком и полностью. В противном случае он будет торчать в его доме, этот болезненный недомерок, который не способен помогать в поместье, которого нельзя отправить в армию или сделать священником и траты на содержание и лечение которого будут лишь возрастать.
Без обоих отпрысков покойного отца жизнь Ренсдейла была бы гораздо легче. Его жена ревнует к Афине, стыдится Троя и презирает Спартака за то, что он держит их при себе. Если бы все было так, как хочет леди Ренсдейл, Афину выдали бы за Уиггза, а мальчишку отослали бы в какое-нибудь учебное заведение. Если он притащит обоих домой, жизнь его превратится в ад, потому что один вернется в худшем состоянии, чем был уезжая, а другую вообще изгнали из общества.
Ренсдейл, тяжело дыша, отправился в свою гостиницу, бормоча себе под нос, что брат у него – слабак, а сестра идиотка. Он уже приготовился утешиться при помощи бутылки превосходного бренди и смазливой горничной. Нет, он не желает видеть никаких мерзких сирот. Хватит с него Афины и Троя. Пусть другие сами заботятся о себе, решил он.
Эти другие, все, кроме Троя, разумеется, отправились в тот день в сиротский приют, даже леди Марден. Несмотря на свою праздность и недомогание, графиня действительно интересовалась филантропией, которой занимались ее дети. Больше того, она хотела сама решить, стоит ли мисс Ренслоу ее сына. Если да, леди Марден сделает этой девице резкое замечание насчет долга, судьбы и несомненных достоинств крупного счета в банке.
Графиня держала у носа смоченный в лавандовой воде платок, чтобы избежать заразы, и осталась в конторе сестры-хозяйки, чтобы избежать сирот.
Леди Дороти возглавляла осмотр приюта, стараясь показать Карсуэллу классные комнаты, а потом записи, чтобы продемонстрировать, как много бывших ее подопечных овладели профессией клерков, лавочников и помощников. Несколько девочек, умеющих читать, стали гувернантками, две работали секретаршами у дам-литераторш. Грамотность не дает детям грандиозных знаний, не соответствующих их скромному положению, сообщила она мистеру Карсуэллу. Но она дает им возможность подняться над теми низами, где они начали свою трудную жизнь. Умение читать дает им надежду, сказала она, а этого заслуживает каждый ребенок. Карсуэлл не мог не согласиться, что сироты, которых он видел здесь, представляют собой гораздо более жизнерадостное сообщество, нежели бездомные уличные дети. Но у этих желудки были наполнены, и спали они по ночам в кроватях, а не в канавах. Вот почему они умеют смеяться и играть, а не потому что головы у них забиты бесполезными знаниями.
– Бесполезными? Держу пари, умение читать более важно для этих беспризорников, чем для вас. Что вы читаете? Сведения о статях скаковых лошадей, счета от вашего портного, колонки сплетен?
– А иногда еще и любовные записочки. Я пошутил, леди Дороти, чтобы увидеть вашу реакцию. Этому дому следует быть образцом для всех подобных учреждений, а вас и вашего брата нужно поздравить с таким передовым образом мыслей. – Он прикоснулся пальцами к своей шляпе. – И раз уж я все равно пою вам дифирамбы, могу ли я заметить, что сегодня вы чудесно выглядите?
Лицо Дороти было густо покрыто румянами и пудрой, и она могла не бояться, что Карсуэлл заметит, как она покраснела. Конечно, он все равно всех затенял своим видом, но леди Дороти было приятно, что она потратила время – как оказалось, целое утро – на то, чтобы стать «как картинка», подвыражению ее горничной. Даже ее мать сказала что-то приятное, если только фразу «давно бы так» можно счесть комплиментом. Но услышать такое из уст графини – этого уже было много.
Однако Дороти стало легче, когда Карсуэлл вынул монокль и осмотрел ее внимательнее.
– Да, вы восхитительны, и не из-за этой прелестной шляпки или очаровательного платья. И не из-за этого легкого румянца, так искусно наложенного на ваше лицо.
Легкого? Горничная леди Дороти опустошила лавку аптекаря, но Дороти не собиралась сообщать об этом, когда самый элегантный джентльмен Лондона был так дипломатичен и так… так… Не любезен, потому что Карсуэлл был вовсе не обязан говорить сестре своего друга приятные вещи. Он говорит что думает. Он на самом деле находит ее очаровательной.
– Вот в чем дело, – наконец заключил он. – Это сияние. Просто хорошенькие девушки не идут с вами ни в какое сравнение, когда сияет ваша внутренняя красота. Хорошая работа вам к лицу, леди Дороти. Мне придется сопровождать вас в работные дома и приюты для умалишенных, чтобы защитить вас от их обитателей, и от их смотрителей, и от их братьев, и от каждого джентльмена, который пройдет мимо.
За всю жизнь никто не обращался к леди Дороти с такими неприличными словами, но об этом, она тоже не собиралась сообщать.
– Я вполне в состоянии сама себя защитить, знаете ли. Я делала это последние десять лет, а слуги у меня сильные и ловкие.
– Да, но мне было бы спокойнее, если бы я мог сопровождать вас, пока вы в Лондоне. Вы не возражаете?