– Ни за что, – оборвал гомон Алексей. – У меня пистолета нет, я на свидание шел, а не на войнушку. Вот и расстроился немного.
Федор болезненно сморщился. Досадное недоразумение конечно не испортит план, но сделает его менее эффектным.
– Ну и пусть, – пробормотал он, успокаиваясь и переставая трястись.
Неожиданный поворот делал поединок честнее.
– Не стоит беспокоиться вам будет предоставлено общественное оружие, – громко сказал секундант, и толпа разразилась новыми воплями.
Печурин прикидывал шансы. Изменения коснулись всей базы дуэлянтов в том числе всех образцов государственного оружия. Теперь его оппоненту мог достаться любой пистолет, и с преимуществом в две секунды или наоборот с более медленным срабатыванием разряда. Пятьдесят на пятьдесят. Чистое везение.
Алексею передали старый поцарапанный ствол с истертой ручкой, а Федор достал свой. Собравшиеся снова закричали. От улюлюканья и глупых выкриков подымалось беспокойство, а секунданты все еще проводили необходимые приготовления и бубнили правила:
– Каждый поединок должен содействовать повышению уважения в обществе к чести и достоинству личности. Дуэль всегда проводится под присмотром государственных служащих, отвечающих за правопорядок и соблюдение законности и начинается только по их сигналу. Запрещено поднимать оружие вверх или направлять на кого бы то ни было, кроме противника. Выстрелившие должны стоять у барьера в совершенной неподвижности дожидаясь сигнала к окончанию поединка. За нанесённое оскорбление можно требовать удовлетворения лишь единожды. Все понятно, готовы?
– Так точно, – ответил Алексей, а Печурин кивнул.
– Тогда займите места.
В центре образованного толпой круга расставили два пластиковых щита красного цвета. Они прикрывали дуэлянтов до пояса, и больше походили на трибуны оратора, чем на барьеры.
– Удачи, – ухмыляясь крикнул частный детектив, – пусть восторжествует справедливость.
Толпа эхом повторила его слова и наступила благословенная тишина. Федор поднял пистолет и снял с предохранителя. Алексей за своим щитом повторил жест.
– Готовсь! – гаркнул секундант.
Несмотря на многолетние тренировки рука начала дрожать. Печурин сглотнул, не отрывая глаз от противника. Слишком многое стояло на кону и одно неловкое движение могло расстроить все приготовления, снова сбросив жизнь в пучину отчаяния. Чтобы успокоиться, он начал считать про себя, но вслед за каждой цифрой прорывались слова.
– «Один. Все получится. Два. Мучиться осталось недолго. Три. Справедливость восторжествует».
Время растянулось. Обычно суетливые секунды превратились в неспешных улиток и степенно ползли, не замечая взволнованных людей.
Федору казалось, что он слышит, как тикает сердечный стимулятор. Будто часовой механизм в заряде отсчитывал последние мгновения его жизни. Главное не сорваться, не сделать ошибку, о которой снова придется жалеть.
– Пли! – рявкнул секундант.
Печурин снял палец с курка. Увидел, как в зеве чужого пистолета копится вспышка, как она выскакивает и летит к нему. Даже успел закричать «Ты не виноват!» прежде чем заряд добрался до сердца, проник в механизм стимулятора и взорвал его изнутри. В затухающем сознании в последний раз всплыли воспоминания. Они больше не приносили боли. Ведь справедливость восторжествовала…
Алексей брыкался и вырывался, дергая ногами. Он схватил пистолет двумя руками, чтобы тяжелое оружие не вырвалось из тонких пальцев.
– Отдай, это не игрушка, – рассерженно шипел Федор, но мальчишка лишь яростнее отбивался, норовя побольнее ударить пятками.
Печурин качнулся в сторону и выкрутил парню запястье.
– Мальчики…
Голос Маргариты оборвался, заглушенный выстрелом. Гильза, медленно вращаясь, пролетела мимо и упала на старый ковер. Алексей рухнул рядом, испуганно зажимая уши. Федор пораженно смотрел на пистолет в своих руках. Пальцы сжимали рукоять, а указательный лежал на спусковом крючке. Из ствола подымался сизый дымок.
Его любимая стояла, удивленно хлопая глазами. По сарафану расплывалось темное пятно. Губы дрожали, выговаривая: «Он не виноват».
Печурин бросил оружие. Оно бухнулось об пол у ног Алексея и замерло, будто не выплюнуло только что кусок горячего металла.
На шум прибежали соседи. Сложно было понять, кто что кричит. Плачь перемешался с руганью, слова превратились в непонятные звуки.
– «Меня же посадят, теперь посадят», – думал Федор. – «Что же делать? Вся жизнь на перекосяк. Маргарите уже всё равно, а я так и буду ходить с клеймом. Что же делать? А если это не я? Парня же не осудят. Что ему будет? Он несовершеннолетний. Ничего ему не будет. Пусть так и будет. Пусть будет он. Это он!»