Девочка вошла в комнату с пирогом на тарелке и передала ее маркизу.
— Спасибо, — сказал он. — Выглядит очень аппетитно.
— А мне можно взять вашего голубя? — Лотти затаила дыхание, опасаясь, что их сделка не состоится.
— Ну конечно же, — улыбнулся маркиз.
Девочка взяла тарелку с его подноса.
— Половина мне, половина Марку, — сказала она. — Гермиона уже съела пастуший пирог, так что она уже сыта.
Маркиз взял с подноса вилку, а Лотти вышла из комнаты, осторожно неся перед собой тарелку с голубем.
— Хотелось бы заметить, — сказала Ровена, — что мы пытаемся восстановить ваши силы, милорд. Голубь гораздо питательнее пастушьего пирога, который состоит в основном из картошки.
— Подозреваю, — перебил ее маркиз, — что в пироге остатки мяса, которое подавали мне вчера.
— Удивляюсь, что вам известно, из чего делают пастуший пирог, — сказала Ровена. — Я уверена, что вам никогда не приходилось его пробовать.
— Я нахожу его весьма аппетитным, — возразил ей маркиз и подтвердил свои слова тем, что быстро съел кусок пирога. — Теперь, когда я больше не голоден, давайте вернемся к вопросу о деньгах.
— Не раньше, чем вы съедите свой десерт. — Говоря это, Ровена взяла с комода тарелку и поднесла ее маркизу. — Творог со сливками очень полезен выздоравливающим. К тому же я добавила туда свежей малины из нашего сада.
— Вы уверены, что все это не мечтает скушать Лотти? — с улыбкой поинтересовался он.
— У Лотти завидущие глаза, и вы не должны поощрять ее.
Маркиз набрал ложку творога. Он не ел его с тех пор, как был ребенком, и теперь нашел вполне съедобным.
— Расскажите мне о себе, мисс Ровена, — попросил он.
— Рассказывать практически нечего, — ответила Ровена. — Вы уже видели всех домашних и, должно быть, поняли, что мы — самая обычная семья сельского доктора, живущая в тихом местечке, где не происходит никаких волнующих событий, не считая тех, что связаны с какими-нибудь происшествиями на большой дороге.
Глаза маркиза сверкнули, словно он заподозрил девушку в том, что она специально пытается его задеть.
— Вы вовсе не похожи на обычную семью сельского доктора, — произнес он.
Ровена улыбнулась.
— Думаю, Гермиона вырастет красавицей. Уже сейчас, когда она приходит в церковь, мальчикам из хора стоит большого труда заставить себя петь, вместо того чтобы молча пялиться на нее.
— Согласен с вами, — кивнул маркиз. — А вы, мисс Ровена, случись вам приехать в Лондон, наверняка остановили бы движение на Пикадилли.
Ровена посмотрела на него с подозрением, словно была уверена, что маркиз посмеивается над ней. Потом, приглядевшись к выражению его глаз, она быстро сказала:
— Не стоит пытаться вскружить наши бедные головы, милорд. И, пожалуйста, не льстите Гермионе. Моя сестра достаточно романтическая натура, чтобы вбить себе в голову, что влюблена в вас, и, когда вы уедете, мне будет стоить большого труда заставить ее успокоиться, вернуться к урокам и привычным занятиям.
— И другого будущего для бедной девочки вы себе не представляете?
— А что еще я должна представлять? — с вызовом спросила Ровена.
Днем и ночью Ровена постоянно ощущала присутствие маркиза в доме, и не только потому, что ей приходилось подавать ему еду. Молодой человек внес в атмосферу, царящую в их доме, нечто такое, с чем ей никогда раньше не приходилось сталкиваться.
Это напоминало порыв ветра, ворвавшегося в распахнутое окно и промчавшегося по тесным комнатам, или яркое солнце, лучи которого неожиданно ослепили твои глаза.
Даже когда маркиз лежал без сознания, от него исходило явное мужское очарование.
Теперь, когда он очнулся и с ним можно было разговаривать, спорить, Ровена разглядела в маркизе такие черты характера, которые вызывали в ней протест.
Ее выводила из себя спокойная уверенность маркиза в собственной значимости, в том, что весь мир должен вращаться вокруг него, все должны кланяться, угождать ему и исполнять его приказания.
К тому же Ровена не могла избавиться от мысли, что маркиз оказывает им одолжение, оставаясь в их доме, в то время как в его распоряжении огромные, роскошные дома, где ему было бы гораздо удобнее.
Секретарь заехал повидать маркиза в коляске, запряженной такими лошадьми, что Ровена забыла обо всем и долго не могла налюбоваться на них.
Лакей, приходивший каждый день прислуживать маркизу, еще больше убедил Ровену в том, что их пациент занимает видное положение в обществе, и это заставило ее почувствовать себя еще менее значительной.
Маркиз осушил залпом бокал кларета и потребовал еще вина.