Если тут нет путаницы в датах, то царь пытался давать свои советы в самый острый момент. Во второй половине января Дантес, уже женатый, стал вновь оказывать Наталье Николаевне знаки внимания более чем откровенные. Он словно чувствовал свою безнаказанность, вел себя развязно, в порыве какого-то взвинченного куража. Наталья Пушкина вела себя растерянно, а сам поэт чернел от досады. Взрыв случился 23 января на балу у обер-церемониймейстера двора графа Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова. Софья Карамзина спустя неделю писала в письме к Андрею Карамзину: «Считают, что на балу у Воронцовых в прошлую субботу раздражение Пушкина дошло до предела, когда он увидел, что его жена беседовала, смеялась и вальсировала с Дантесом».
Через два дня после бала Пушкин, пребывая одновременно в черной меланхолии и ярости, отослал нидерландскому посланнику письмо столь оскорбительного содержания, что Геккерны при всей своей изворотливости не могли уклониться от дуэльного боя. Здесь, правда, надо сказать, что сам Дантес трусом отнюдь не был и дуэли как таковой не боялся. Куда больше ее страшился Геккерн-старший, видя тут опасность для карьеры.
Дантес же, по воспоминаниям В. Соллогуба, говорил, «что чувствует, что убьет Пушкина, а что с ним могут делать что хотят: на Кавказ, в крепость — куда угодно».
Между прочим, поскольку формально вызов прислали Геккерны, Пушкин владел правом выбора оружия. Он мог бы выбрать холодное оружие — в фехтовании у него было неоспоримое преимущество перед Дантесом, — но он выбрал пистолеты. Не только чтобы уравнять шансы противников, но и чтобы сделать исход дуэли более тяжким. Короче, Пушкин искал смерти. Не случайно его друг поэт Вяземский через несколько дней после дуэли твердо заявил о «роковом предопределении, которое стремило Пушкина к погибели».
Пушкин был не только сочинителем стихов и прозы. Он был еще и воином — по темпераменту, по силе. (Пойди он по военному поприщу, о чем он в юности думал, из него мог бы выйти второй Суворов.) И он вышел сражаться против толпы пошляков и глупцов, злодеев и негодяев, трусов и тупиц. Вышел сражаться с целым миром. Вышел, заранее обреченный. Он, храбрец и стрелок, вышел не с целью убить человека.
Убийство не принесло бы ему удовлетворения. Он вышел с тайной, подсознательной, целью погибнуть. И гибелью своей искупить грехи этого пошлого мира, а себе добыть желанный покой. И этой цели он достиг.
О подробностях последней дуэли Пушкина мы знаем из воспоминаний секунданта поэта — Константина Данзаса, записанных одним из биографов Пушкина — А. П. Аммосовым: «С… роковой бумагой (условия дуэли. — А. К.) Данзас возвратился к Пушкину. Он застал его дома, одного. Не прочитав даже условий, Пушкин согласился на все. В разговоре о предстоящей дуэли Данзас заметил ему, что, по его мнению, он бы должен был стреляться с бароном Геккерном, отцом, а не с сыном, так как оскорбительное письмо он написал Геккерну, а не Дантесу. На это Пушкин ему отвечал, что Геккерн, по официальному своему положению, драться не может.
Условясь с Пушкиным сойтись в кондитерской Вольфа, Данзас отправился сделать нужные приготовления. Наняв парные сани, он заехал в оружейный магазин Куракина за пистолетами, которые были уже выбраны Пушкиным заранее; пистолеты эти были совершенно схожи с пистолетами д'Аршиака. Уложив их в сани, Данзас приехал к Вольфу, где Пушкин уже ожидал его.
Было около 4-х часов.
Выпив стакан лимонаду или воды, Данзас не помнит, Пушкин вышел с ним из кондитерской; сели в сани и отправились по направлению к Троицкому мосту.
Данзас
Бог весть, что думал Пушкин. По наружности он был покоен…
На Дворцовой набережной они встретили в экипаже г-жу Пушкину. Данзас узнал ее, надежда в нем блеснула, встреча эта могла поправить все. Но жена Пушкина была близорука; а Пушкин смотрел в другую сторону…
На Неве Пушкин спросил Данзаса, шутя: «Не в крепость ли ты везешь меня?» «Нет, — отвечал Данзас, — через крепость на Черную речку самая близкая дорога».
Данзас не знает, по какой дороге ехали Дантес с д'Аршиаком, но к Комендантской даче они с ними подъехали в одно время. Данзас вышел из саней и, сговорясь с д'Аршиаком, отправился с ним отыскивать удобное для дуэли место. Они нашли такое саженях в полутораста от Комендантской дачи, более крупный и густой кустарник окружал здесь площадку и мог скрывать от глаз оставленных на дороге извозчиков то, что на ней происходило. Избрав это место, они утоптали ногами снег на том пространстве, которое нужно было для поединка, и потом позвали противников…
Дул довольно сильный ветер. Мороза было градусов пятнадцать.
Закутанный в медвежью шубу Пушкин молчал, по-видимому, был столько же покоен, как и во все время пути, но в нем выражалось сильное нетерпение приступить скорее к делу…
Противников поставили, дали им пистолеты, и по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.
Пушкин первый подошел к барьеру и, остановясь, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал:
— Мне кажется, что у меня раздроблена ляжка. Секунданты бросились к нему, и, когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами:
— Подождите, у меня еще достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел.
Дантес остановился у барьера и ждал, прикрыв грудь правою рукою.
При падении Пушкина пистолет его попал в снег, и потому Данзас подал ему другой.
Приподнявшись несколько и оперевшись на левую руку, Пушкин выстрелил.
Дантес упал.
На вопрос Пушкина у Дантеса, куда он ранен, Дантес отвечал:
— Я думаю, что я ранен в грудь.
— Браво! — воскликнул Пушкин и бросил пистолет в сторону.
Но Дантес ошибся: он стоял боком, и пуля, только контузив ему грудь, попала в руку».
Пушкин был ранен в правую сторону живота. Пуля, раздробив кость верхней части бедра у соединения с тазом, глубоко вошла в живот и там остановилась. Данзас с д'Аршиаком подозвали извозчиков и с их помощью разобрали забор из тонких жердей, мешавший саням подъехать к тому месту, где лежал раненый Пушкин. Общими силами поэта усадили в сани, Данзас приказал извозчику ехать шагом, а сам пошел пешком подле саней…
Через два дня Пушкина не стало. Закатилось солнце русской поэзии. Сбылось предсказание гадалки Александры Кирхгоф.
Дуэльный чемоданчик.
После следствия барон Геккерн-Дантес был выслан из России. Вместе с ним уехала его жена Катрин д'Антее де Геккерн (так она официально теперь прозывалась, так и подписывала письма на родину). Смерть Пушкина не слишком огорчила ее, она была счастлива, что ее возлюбленный муж, которого она заполучила столь небывалой ценой, жив и вне опасности.
Они жили с мужем в провинциальном городке Сульце, иногда навещали Париж, о котором Катрин писала: «И как можно сравнивать блестящую столицу Франции с Петербургом, таким холодно-прекрасным, таким однообразным, тогда как здесь все дышит жизнью…» Она родила от Дантеса четверых детей и умерла в 1843 году от родильной горячки в возрасте 34 лет.