— Здравствуйте, портупей-прапорщик. Садитесь, пожалуйста.
Виткевич опустился в кресло перед письменным столом, по другую сторону которого расположился крепко сложенный, хотя и худощавый человек, вероятно, не выше среднего роста, с красиво посаженной головой, покрытой густыми и курчавыми темными волосами. Небольшие, но живые серые его глаза светились умом, выражение лица располагало к доверию.
— Я знаю, вы ждете производства. Потерпите еще, все устроится.
Так начал Перовский, и это начало расположило скрытного и недоверчивого Виткевича к человеку, от которого отныне зависела его судьба.
— Мне хотелось познакомиться с вами, — продолжал Перовский, — потому что я много о вас наслышан. А кому много дано, с того и спрашивается много. Дела у нас предстоят значительные, и каждый способный человек должен быть у меня на счету.
Перовский подробно расспросил Виткевича, почему он попал в Оренбург, что делал эти десять лет, что хотел бы делать… Затем беседа перешла на вопросы политические.
— Вот сейчас, когда мы с вами тут разговариваем, Европа стоит перед роковым испытанием: быть войне или не быть. Франция и особенно Англия подняли шум, угрожают нам. Угроз император не боится, и об этом прямо объявил британскому поверенному в делах. Мы, конечно, требуем уплаты за спасение Махмуда, ибо без нашего вмешательства сидеть бы ему на колу египетском. Но коль скоро Россия приобретает от Турции новые преимущества на Ближнем Востоке, так немедля на берегах Темзы десятикратно возрастает озлобление, и оно эхом отзовется у нас, на берегах Каспия, Сыр-Дарьи, Оксуса. Тут постараются наши соперники взять реванш, исходя еще и из того расчета, что им выгодно покрепче связать нам руки в степях среднеазиатских, чтобы иметь самим побольше свободы действий против нас на берегах Дуная и Черного моря.
Виткевич внимательно слушал соображения, которыми подтверждался и его собственный анализ событий в Малой Азии. Перовский в заключение сказал, что обдумывает план действий в Средней Азии, обеспечивших бы России прочные политические и экономические позиции в районе великого азиатского континента, которому, по глубокому его убеждению, суждено играть весьма важную роль. А при проведении в жизнь этого плана потребны дружные усилия многих и многих энергичных, преданных, способных людей. В их числе Перовский льстит себя надеждой видеть одним из первых Виткевича…
Придя домой под впечатлением столь важной и обнадеживающей беседы, Виткевич обнаружил на столе запечатанное письмо. Почерк на конверте принадлежал руке графа Хоткевича, покровителя Виткевича. Вот что он писал своему молодому другу: «Я начинаю тем, что умоляю вас, любезный Виткевич, по крайней мере на сей год отказаться от поездок в степь; путь этот слишком неверен, в него следует броситься только тогда, когда все надежды к производству исчезнут. Прошу вас, любезный друг, бросьте это столь ненадежное, столь опасное предприятие; откажитесь от него на один только год, откажитесь, если не по убеждению, то по крайней мере из дружбы ко мне: это будет самое большое доказательство вашей дружбы ко мне. К тому же время, которое вы бы провели в Оренбурге, отнюдь не будет потеряно, посвятите его наукам, телесным упражнениям».
Письмо это было ответом на отчаянное письмо Виткевича, которое он написал после неожиданной кончины Сухтелена.
В эту минуту кто-то постучал.
Входная дверь стукнула, за нею вторая, на пороге показался Зан.
Он пришел, чтобы узнать, как прошла первая встреча Виткевича с Перовским, и рассказать, что и у него самого также перемены: новый военный губернатор положил учредить при оренбургском военном училище музей местной природы, истории и этнографии и предложил Зану быть его устроителем и хранителем.
Виткевич, в свою очередь, поделился с Заном теми предположениями и предложениями, какие сделаны были Перовским.
— А помнишь, Ян, как ты говорил: «Все наши планы лопнули. Дай бог, чтобы все это кончилось без беды».
— Слава богу, ошибся я. Все хорошо, что хорошо кончается: Перовский не на погибель нашу приехал. Дела теперь пойдут отлично!
5
Перовский, принимая назначение в Оренбург, обещал императору Николаю, что не позже, чем в 1840 году, овладеет Хивой и положит конец разбойничьим набегам на русскую торговлю. Проекты походов на Индию он считал несбыточной фантазией, да и не видел никакой надобности в таких сказочных замыслах. Русская торговля через Среднюю Азию и Афганистан с Китаем, Индией принесла бы России неизмеримо более выгод, считал Перовский.
Поэтому Перовский просил Карелина ускорить подготовку экспедиции на Каспий для сооружения форта и приказал приступить к сооружению линии укрепления к востоку от реки Урал.
Виткевичу Перовский поручил еще тщательнее собирать и изучать материалы о политических отношениях ханств Средней Азии между собой и со странами, лежащими к югу от Аму-Дарьи, а также неослабно следить за ходом политических действий Англии в Индии, Афганистане, Персии.
Деятельность Перовского, не осталась незамеченной на берегах Темзы.
Секретный Комитет Ост-Индской компании в Лондоне был согласен с мнением Политического департамента в Индии, что было очень полезно убрать Перовского из Оренбурга. А добиться этого было бы возможно, если бы удалось серьезно скомпрометировать его в глазах Николая. Это и было поручено Евангелической миссии в Оренбурге.
В свою очередь и Генс в одном из первых докладов Перовскому изложил материалы, собранные Пограничной комиссией о Евангелической миссии и, в частности, о связи купца Деева с «миссионерами» в Оренбурге. Перовский спросил, как поступили с Деевым.
— Он в столице, его с собой взял Голубов, — ответил Генс.
Перовский задумался, затем сказал:
— Не будем его пока трогать, он своими действиями поможет нам накрыть святых проповедников с поличным. А какого вы мнения, Григорий Федорович, относительно того, чтобы послать и нам своего лазутчика в Бухару?
— Давно к этому подбирались, ваше превосходительство! — воскликнул Генс. — На примете у меня два человека для этого: Демезон и Виткевич.
— Демезон? Кто таков?
— Учитель татарского языка в нашем кадетском корпусе, смелый, энергичный офицер…
Перовский решил, что окончательный выбор еще успеется, так как с посылкой человека в Бухару нельзя торопиться: надобно тщательно все продумать и подготовить.
6
18 сентября в Оренбург приехал Пушкин и остановился в доме у своего давнишнего приятеля Перовского.
Он приехал, чтобы разыскать стариков, которые видели и помнили Пугачева.
Перовский свез Пушкина в село Верды, где он и нашел старуху, современницу грозного Емельяна, знавшую его. Вернувшись в Оренбург, Пушкин посетил музей при военном училище. Крайне польщенный Зан с радостью показывал свои богатства другу Мицкевича…
На особом столе прямо против входа в музей лежала огромная кость — часть черепа доисторического ископаемого животного.
По сторонам главного зала стояли куклы в человеческий рост в национальных одеждах: мордовка, калмычка, казашка в платьях замужних женщин, две девушки — киргизка и казачка, калмык в казацком мундире и сибирский шаман. На стенах развешаны были кольчуги, седла, чепраки, одежда, сшитая из рыбьих пузырей.
Пушкин внимательно рассматривал все выставленное, изредка задавая короткие вопросы: кто рыбью сорочку носит? Откуда кольчуги?
Около портрета альбиноса с розовыми глазами, длинными белыми волосами, распущенными по плечам, и длинными бакенбардами Пушкин задержался. Под портретом написано было имя альбиноса: Варлей, родом из Лондона.
— А этот как к вам попал?
Зан объяснил, что альбинос был в Оренбурге в 1831 году и подарил свой портрет и прядь волос — они лежали у портрета в ящике под стеклом.
— Я знавал этого человека, — сказал Пушкин, — встречал его у английского посла…
Он не успел докончить, как растворилась дверь и вошел Виткевич. Увидев незнакомого господина во фраке, с цилиндром и тростью в руках, он остановился.