Абдул Керим сказал, что об этой книге в Бухаре ничего не знают, и эмир, да будет им доволен бог, разгневается: он запретил инглизу пользоваться бумагой и чернилами, чтобы нечестивый ференджи не мог ничего записать о Бухаре, но неверная собака обманула.
— Инглиз подсчитал, — сказал Генс, — сколько у эмира солдат и пушек, и сколько он получает дохода, и сколько людей в Бухаре.
Абдул Керим пришел в ужас.
— Проклятый соглядатай, да разроют псы могилу его отца!
— Так значит, инглиз Джеймсон ничего не сказал про эту книгу? — быстро спросил Генс.
И Абдул попался в ловушку.
— Ничего! — вырвалось у него раньше, чем он сообразил, что выдал тайну своего визита в Евангелическую миссию…
— Вот так всегда поступают коварные инглизы, — сказал Генс, делая вид, что не замечает смущения бухарца.
Абдул Керим поспешил уклониться от дальнейшей беседы…
Перовский думал о Виткевиче, можно ли ему поручить поездку в Бухару? Не заговорит ли в нем поляк сильнее, чем русский офицер?
Совсем недавно, принимая депутацию городского управления Варшавы, царь не дал ей говорить и потребовал, чтобы поляки перестали мечтать о независимой Польше. А если они будут упорствовать, то, сказал Николай, «по моему повелению здесь воздвигнута цитадель, и я вам объявляю, что при малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город, я разрушу Варшаву и уж, конечно, не я отстрою ее снова…»
Речь эта наделала много шума в Европе; журналы и газеты, сочувствовавшие полякам, обрушились на царя. Захочет ли поляк служить власти, которая так поступает с Польшей?
Перовский, человек благородной натуры, истинно просвещенный, понимал душевные переживания Виткевича.
— Здесь— река Урал, там — река Инд. Мы идем навстречу друг другу, — вслух размышлял Перовский, стоя у большой стенной карты Азии. — Армяне, грузины, татары, башкиры, киргизы не жалуются на власть России — наоборот, мы уберегли Армению и Грузию от гибели, неминуемой под властью шахов и султанов. Мы не вмешиваемся во внутренний быт киргизов. Не то — просвещенные мореплаватели!
Он приказал позвать Виткевича.
— Его величество всемилостивейше повелел мне, — так начал Перовский, — неукоснительно заниматься соображениями о наилучших способах покорения Хивинского ханства. Вам известна сия величайшая резолюция. Виткевич наклонил голову…
— Сиятельный эмирский кузен заявился к нам неспроста. Полковник Генс доложил мне, что Абдул сей прислан разведать, каковы наши планы, будет ли поход на Хиву. Бухарский правитель, а также кушбеги его гадают и взвешивают: к кому пристать, чью сторону держать. Наши островные друзья, разумеется, подзуживают против нас. Бернс и Вольф зря времени в Бухаре не теряли.
— Когда Абдул Керим услышал о книге Бернса, ваше превосходительство, он испугался и сказал: «Попадись к нам еще эта собака, эмир прикажет бросить его под мельничный жернов, перемолоть его кости на муку, а из муки и мяса сделать пельмени, а пельмени отошлют его матери — на базаре торговать».
Перовский расхохотался:
— Если бы Бернс знал! А книга его примечательна: ни следа расположения к народам, о коих речь идет, они интересуют нашего путешественника только как материалы для извлечения прибыли. Такую книгу хорошо бы перевести на язык турецкий и пустить туда, где побывал Бернс!
— И еще из книги можно усмотреть, ваше превосходительство, что Бернсу не удалось склонить эмира и кушбеги на английскую сторону.
— Вот потому-то и пожаловал к нам Абдул Керим… Отец нынешнего эмира воевал с Хивой, сынок его тоже непрочь поживиться на счет соседа — с нашей, само собой, помощью… Следовательно, надлежит нам командировать в Бухару своего Бернса…
Перовский пытливо посмотрел на Виткевича и продолжал:
— Побывали в Бухаре Негри и Мейендорф, после них наш Демезон. А толку все мало! Надобно крепко прощупать бухарцев: будут ли с нами заодно? И не тянется все же ниточка из Индии к ним?.. Так вот: я решил послать вас в Бухару.
Виткевич встал, вытянулся «смирно».
— Садитесь, садитесь! Вы поедете как офицер российской императорской армии, как мой адъютант и доверенное лицо. Скажите эмиру, если удастся с ним встретиться, или, на худой конец, его первому министру, что опыты многих лет могли убедить Бухару как в чистоте и справедливости намерений нашего государя, так и в пользе союза с Россией. Кушбеги по всему, что нам известно, человек пронырливый, хитрый. Покажите ему, что и мы не лыком шиты: расскажите, как мы изобличили фальшивых афганских посланцев в Тифлисе. Господа инглизы подослали их к нам, чтобы разнюхать, каковы наши замыслы, да обмишурились. Не забывайте: ухо держать востро! Чтобы господа бритты ни к чему не могли придраться. Лиса Пальмерстон прислал в Петербург послом Дергема — он приятен государю и к нам дружелюбен; за его спиной Пальмерстон, несомненно, готовит новые козни. Значит, нам действовать надлежит осторожно, скрытно, чтобы до Лондона не дошло…
БОЛЬШАЯ ИГРА
1
Виткевич доложил Генсу и Перовскому, что ему лучше всего отправиться в Бухару с караваном Деева. С этим же караваном желательно отослать на родину афганского принца Абдул Керима.
План этот был одобрен. Генс объявил, что военный губернатор, питая особое доверие к почтенному коммерсанту, каковым является господин Деев, просит в его караван принять своего адъютанта, прапорщика Виткевича, с пятью казаками, а также и уезжающего из Оренбурга родственника эмира бухарского Абдул Керима.
Скрыв свою радость под маской безразличия, Деев дал согласие… Сейчас же он, разумеется незаметно — как ему думалось, — дал знать о поездке Виткевича Евангелической миссии. (Там также были весьма довольны: русский эмиссар, едущий в Бухару без всяких усилий со стороны англичан, подпал под их неусыпное наблюдение).
Перовский, Генс, Виткевич понимали это, но пошли на все сознательно: агенты миссии в свою очередь попадали надолго в поле зрения Виткевича.
Готовясь к отъезду, он еще и еще раз внимательно изучал маршрут Негри и Мейендорфа, приложенную к книге об их экспедиции карту; подробно расспросил Демезона о маршруте его каравана. То был обычный путь купеческих караванов, идущих из Оренбурга в Бухару, и он отнимал 60–65 дней.
Караван вышел 9 ноября 1835 года. Виткевич и его казаки, одетые по-киргизски, ехали верхом на конях. А в тюках, притороченных к седлам, лежала военная форма Уфимского казачьего полка.
Хотя через Деева и Евангелическую миссию поездка Виткевича и так стала известна англичанам, однако Перовский приказал официально объявить, что Виткевич едет в Бухару с поручением освободить русских, томящихся в плену где-то в степи на реке Тургай.
— Что бы ни говорили господа англичане, а мы им в ответ — нашу официальную версию, и они не посмеют ее опровергнуть…
Так разъяснил Перовский свой замысел. В соответствии с ним было объявлено в апреле 1836 года, когда Виткевич возвратился в Оренбург, что в степи его захватили бураны и он вынужден был заехать в Бухару…
Караван был не очень велик — около сотни верблюдов. Вел его старик узбек. С ним рядом ехал приказчик Деева. Большую часть погонщиков верблюдов составляли казахи пастухи, и их двугорбые верблюды, крепкие, хорошо сложенные, поднимали на 5–6 пудов больше одногорбых.
Виткевич и его казаки двигались в середине каравана, приноровляя шаг своих небольших, но выносливых лошадей степной башкирской породы к широкой, размеренной поступи верблюдов.
Зима вступила в свои права, ночью схватывал мороз, днем несильно пригревало солнце, так что далеко не всегда таяла пленка льда на ручьях и болотах. До Мугоджар караван двигался с раннего рассвета до позднего вечера. Поэтому двигались быстро — Виткевич сверял путешествие с таблицей маршрута Мейендорфа: караван дошел до подножия Мугоджар не за три недели, а за двенадцать дней.
У Мугоджар была ночевка. Взору открывались беспорядочно разбросанные нагромождения невысоких конической формы возвышенностей. В ярком свете полной луны на склонах гор сверкали обломки порфира, кварца, диабаза. Вдали виднелась уединенная главная вершина Айрюк, поднимающаяся менее чем на полкилометра над холмистой равниной.