Виткевич с той же подчеркнутой почтительностью сказал, что состоит адъютантом при Оренбургским военном губернаторе и прибыл в столицу по его поручению.
— Милейший Василий Алексеевич, я полагаю, все такой же барин-хлебосол? Да, да, мы вместе немало плясали на балах! А вот я уж не прежний… Постарел, здоровья нет. А на плечах воз тяжеленький. Устал!
Три года назад, после смерти председателя Государственного Совета и Комитета министров Кочубея, Николай на его место назначил Новосильцева.
Виткевич встретил Новосильцева как раз в то время, когда Николай подыскивал ему преемника. Царь считал, что пост председателя Государственного Совета был унижен пребыванием на нем Новосильцева — человека распутного, нечистоплотного в денежных делах, бесчестного…
Разумеется, Виткевичу все это было неизвестно. Но самого-то Новосильцева он отлично знал и немало был возмущен, когда услышал о назначении Новосильцева на высший пост в империи…
И вот теперь случай свел их — спустя двенадцать лет после первой встречи.
Новосильцев, вспомнивший разговор свой с Виткевичем, с любопытством всматривался в него: строптивого мальчишку поляка жизнь обломала, сделала верным слугой империи, и в том первопричина он, Новосильцев. Чем круче с этими карбонариями-молокососами, тем лучше для них же.
А Виткевич, идя чуть позади Новосильцева, слушая его старческий голос, тоже вспоминал, как получил первый жестокий жизненный урок от этого циника, развратника, негодяя, ныне вознесенного на вершину иерархии российской. Ян так задумался, что и не расслышал, как Новосильцев начал с ним прощаться.
— Полагаю, мыслями унеслись в прошлое, — сказал вельможа саркастически, — в тот памятный день, когда мы познакомились? Что ж, я о том дне не жалею, да и вам не приходится: строгость моя спасла вас и направила на путь истинный! Рад буду вновь свидеться со своим «крестником».
И Новосильцев, скверно хихикая, протянул руку Виткевичу…
Напутствуя в дорогу Виткевича, Перовский говорил:
— Помните, вы не только поляк, но и поляк в прошлом штрафованный. Более того, за вами во все глаза не одни только люди Бенкендорфа следить будут — наши островные друзья. И они с превеликим удовольствием обратят внимание III Отделения на малейший ваш полонофильский промах.
Ян отдавал себе отчет в том, что осторожность и выдержка необходимы в столице империи не меньше, а пожалуй, и больше, нежели в Бухаре.
И нежданная встреча с Новосильцевым еще более укрепила его в решимости с честью выдержать новый искус, коему подвергала его судьба.
Первый свой столичный обед он съел у Дюме на углу Гороховой и Морской. Поместившись на подоконнике, он с интересом наблюдал представившуюся его взору картину. Гвардейские офицеры, важные господа во фраках со звездами, щеголи в моднейших туалетах с отменными манерами, почти все знакомые между собой, заполняли зал. Негромкий шум разговоров, неслышные шаги официантов, мелодичный звон бокалов, — как все это было далеко от каравансарая в Бухаре!
Но лакеи татары своими лицами напоминали о Востоке.
Европа и Азия переплетаются, смешиваются в России.
Да и самое меню о том говорило: оно было написано по-французски и содержало «перепелов a'la Maintenon» и курдючную баранину по-кавказски, тройную водку и шато лафит.
…Итог всему виденному и слышанному Виткевич подводил в своем номере, на постели под балдахином.
«Мост в самом видном месте главной улицы — на Невском через Мойку — называется Полицейским! Новосильцев — глава правительства. Дворцы и храмы в центре и лачуги — у стен города… Блеск и великолепие столицы — на краю огромной деревянной, соломенной, нищей страны, на тысячи верст раскинувшейся по лику земли русской».
С этими мыслями он и заснул.
А в тот же вечер мистер Эшли, негоциант, распечатывал пакет, спешно доставленный ему из Оренбурга.
Джеймсон, глава Евангелической миссии, извещал, что поручик, пропутешествовавший в Бухару и вернувшийся оттуда, отбыл с неким афганцем в Петербург. Афганец, по верным сведениям, послан из Кабула к императору.
Эшли уже знал из Лондона, что Дост Мухаммед отправил посланца в Петербург. За ним лондонские начальники мистера Эшли предписывали неусыпно следить. И вот, наконец, прибыл этот афганец, да не один, а с Виткевичем.
Где же они — вот что первее всего надлежит узнать… Эшли негромко позвонил небольшим серебряным колокольчиком…
2
Нессельроде и Родофиникин обдумывали теперь, что и как доложить государю о прибытии афганца. Отношения с Англией и без того были напряженные из-за дела «Виксена» и из-за Герата.
Вопрос о конфискации «Виксена» неразрывно связан был с происками Англии среди горцев Абхазии и Черкессии.
Лондонский кабинет, оспаривая законность конфискации, основывался на том, что России якобы не принадлежат территории, уступленные ей Турцией в 1829 году.
Пальмерстон не ограничивался нотами и статьями в газетах. На побережье Кавказа продолжали орудовать эмиссары Англии. Они, как указывал посол России в Константинополе, разжигали ненависть горцев к России, поощряли их сопротивление, обещая неограниченную помощь Англии деньгами и оружием.
Газета «Морнинг хроникл», близкая Пальмерстону, не переставала шуметь о незаконности конфискации «Виксена» и о «самостоятельности Черкессии». Экземпляры газеты раздавались горцам как «манифест» правительства Англии о поддержке борьбы горцев против России.
Пальмерстон поручил Дергему запросить Нессельроде, действует ли Симонич в соответствии с инструкциями, побуждая шаха предпринять поход на Герат? Если дело обстоит не так, то «правительство его величества не сомневается, что Российское правительство прекратит действия, столь разительно отличающиеся от объявленной им политики и противные лучшим интересам союзника, к которому Российское правительство выражает дружбу и добрую волю».
Нессельроде объявил, что информация эта неверна и Симонич не давал персам приписываемых ему советов. Родофиникин показал Дергему подлинную книгу инструкции, из коей явствовало, что Симоничу не поручалось подбивать шаха на завоевание Герата.
Дергем, пересылая в Лондон ответ Нессельроде, со своей стороны высказывался о политике России, как всегда, весьма положительно.
С целью успокоить британское правительство в Лондон ездил Орлов и, вернувшись после десятидневного визита, докладывал, что министры и даже Пальмерстон ему показались ныне менее предубежденными против России, чему немало способствует лорд Дергем.
В таких обстоятельствах неблагоразумно было бы, полагал Родофиникин, вновь возбуждать подозрительность Англии и способствовать ее проискам на Кавказе и в Турции, предпринимая какие-либо действия в Афганистане.
Нессельроде и Родофиникин старательно обсуждали и взвешивали международную обстановку.
Был послан еще один запрос Симоничу о положении в Афганистане и его отношениях с Персией.
Тем временем военный министр прикомандировал Виткевича к Азиатскому департаменту с поручением изучить в Главном штабе материалы об Афганистане и сопредельных странах, а также сочинения британских путешественников, объединявших в своем лице дипломата и разведчика.
Сверх того, Родофиникин уполномочил Виткевича повидаться с прибывшим в столицу Голубовым и выяснить, возможна ли посылка Дост Мухаммеду товаров в кредит.
3
Зал театра был переполнен. Весь «свет» собрался на первое представление новой оперы, которой сам император дал имя «Жизнь за царя».
Вдруг, словно по мановению дирижерской палочки, весь зал поднялся, все повернулись в одну сторону: в крайней, у самой сцены, ложе бенуара появился Николай.
Виткевич уже видел немало портретов царя в окнах магазинов на Невском, Малой Морской. А теперь он видел императора воочию.
Из ложи как раз напротив царской Николай был виден очень хорошо: огромный рост, затянутая талия, высокий, но слегка вдавленный лоб, прямой нос, красивый рот, словом, греческий профиль лица, — и на нем выражение суровости и непреклонности, так не идущее, казалось бы, к возгласам «ура» и буре аплодисментов, коими встретил зал своего монарха.