Дуэли по секретным мотивам
140. Если стороны отказываются объяснить секундантам мотивы вызова, то секундантам рекомендуется отказать противникам в своем содействии.
141. Если секунданты считают себя не вправе отказать в своем содействии, то они должны потребовать от противников заявления под честным словом и подтверждения своею подписью, что мотивы поединка не могут быть оглашены по причинам личного характера.
142. Секунданты являются в течение дуэли судьями противников и, как таковые, должны быть равного с ними происхождения. Секундант разночинец может быть не признан противной стороной.
143. Секундант должен обладать следующими обязательными качествами:
1) честностью;
2) беспристрастием;
3) отсутствием личных выгод в исходе данного дела;
4) физическими и умственными качествами, необходимыми для достойного выполнения своего назначения.
144. Причины, не допускающие быть секундантом, те же, что и для субъектов дуэли, §§ 122–131.
145. Секунданты должны быть беспристрастными и не должны иметь никакого личного интереса в предстоящем деле, который мог бы повлиять на их совесть и свободу действий. Поэтому родственники одного их противников по восходящей и нисходящей линиям и родственники до двоюродных степеней родства включительно не могут быть секундантами.
146. Люди, недееспособные по §§ 61 и 88 или имеющие какой-нибудь физический недостаток, не дающий им возможность вполне осуществить возложенные на них обязанности, не могут быть секундантами и могут быть не признаны противной стороной.
147. Все спорные вопросы, все недоразумения, происходящие между противниками или секундантами во время переговоров или в течение дуэли, разрешаются судом чести.
148. Суд чести должен состоять из трех лиц, из коих противники или секунданты избирают двоих, каждая сторона одного, которые в свою очередь избирают третье лицо, председателя.
149. Как нежелательное исключение, допускается со взаимного согласия противников и секундантов предоставление одному лицу права разрешения спорных вопросов, заменяющее постановление суда чести.
150. В первом случае противники, а втором случае противники и секунданты должны дать судьям письменные полномочия для права разрешения одного или нескольких спорных вопросов.
151. Решения суда чести и единоличного судьи обязательны для противников и секундантов, и безапелляционны.
152. Решения суда чести или единоличного судьи, не получивших полномочий от противных сторон или превысивших их, не обязательны для противников.
153. Судьи разрешают спорные вопросы по законам чести и дуэльного права. Они не имеют права руководствоваться личным мнением в тех вопросах, которые определены законами чести и дуэльным правом; они обязаны им подчиняться.
154. Причины, не допускающие быть судьей в суде чести, те же, что и для субъектов дуэли, §§ 122–131.
Из романа Л. Н. Толстого «Война и мир»
(канун 1812-го года)
Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая-то большая перемена. Он молчал все время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или, остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, ковырял пальцем в носу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем-то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что-то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался.
<…> Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретер», думал Пьер, «ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно, я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что-то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретер и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во-первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во-вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер, задумавшись, не встал и не взял бокала.