Перед проходной прогуливалась, поджидая нас, девушка. Увидев меня, девушка подошла и с отчаянной настойчивостью сказала:
— Роман Борисович, можно с вами поговорить. Только две минуты. Я — Вера, вы меня видели во время… обеда, — это была та девица, которая про дедушку спрашивала.
На одном из официальных актов в Университете по случаю нашего выпуска перед нами выступил старый профессор Айзенберг. Как я сейчас понимаю, не такой уж он был и старый, до семидесяти, но он вжился в образ древнего старца, ходил шаркающей походкой, говорил невнятно, что называется, бубнил, куда он смотрит, было непонятно, потому что глаза его были занавешены кустистыми бровями. Кто его давно знал, говорил, что он и десять лет назад был такой же, «косил» под дряхлого старика. Он был автором очень хорошего учебника, и я из почтения как-то пошел на его лекцию. Хоть он на нашем потоке не читал, я захотел приобщиться, так сказать. Лекцию он читал плохо, все время поправлялся и очень устал к концу. Так вот, на выпускном мероприятии профессор Айзенберг вместо обычных слов пробубнил несколько фраз, которые я запомнил дословно: «Вы все через несколько лет станете начальниками. От вас будут зависеть человеческие судьбы. Берегите людей, выслушивайте их и никогда не унижайте! Всех до одного, без исключения». Я старался придерживаться этого завета.
— Конечно, можно. Я вас слушаю, Вера, — сказал я.
— Я очень глупо себя вела, ничего не объяснила. Понимаете, моя мама девочкой жила здесь в Чернышеве на улице Луч. У них в доме все квартиры были коммунальные, и только одна отдельная. В ней жил прокурор города. Прокурор тоже был… еврей. У него был сын, ровесник мамы. Этот мальчик никогда не гулял во дворе. Но, наверное, смотрел, как другие дети играют, и ему хотелось к ним, но его не пускали. Так мама рассказывала. Когда мама бежала по лестнице с третьего этажа, прокурорская дверь на втором этаже иногда приоткрывалась, и выглядывал прокурорский сын. Он говорил маме: «Подойди!» И давал ей печенье «Привет», очень вкусное. Потом прятался за дверью. Эту историю мама мне рассказывала много раз, если мы оказывались на улице Луч или рядом с ней, всегда повторяла. Это — семейная сказка, наша с мамой… А тут я узнала про вас и подумала, что вы — сын того мальчика, а отец мальчика был вашим дедушкой… Я думала рассказать о вас маме, ее бы такое совпадение порадовало. Мама сейчас болеет… Очень глупо? Извините!
«Надо же, все объяснила, какая хорошая девушка, и мама болеет», — подумал я и мысленно извинился перед ней за «дуру». Через четыре месяца мы с Верой поженились.</p>
<p>
«ПЕРЕЛЬМУТЕР ПОМЕР»
Перельмутер, похожий на Кощея Бессмертного, сидел над горкой золотых монет, хохотал и говорил, как будто каркал: «Кар! Кар! Полотна шлаковаты они считали! Мерили рулеткой пол, на калькуляторе делили, спрашивали, сколько слоев и на рупь пятьдесят умножали! Проверяющие! Кар! Кар! А парник? Из чего? Из уголков из дюралевых, из крылатого металла! Где взял? На работе взял! Выписал, вывез и парник соорудил! Огурцы до ноября собирал! А они мордой в пол, а парника не видят! Скрытое ищут, а оно, вот оно, воровство мое, стоит на свежем воздухе! Проверяющие!»
Сон прервал телефонный звонок.
— Спишь, что ли? — спросил меня начальник. На часах было 3 : 15 ночи.
— Бодрствую! — ответил я.
— Правильно, нельзя спать. Перельмутер помер.
— Как помер?!
— А так, в командировке, в Челдыме. Днем рубашечку отослал, потом выпил в гостинице с бывшим военпредом, потом лег спать и не проснулся.
— Какую рубашечку?
— Да рубашки он домой отсылал. Два дня поносит, новую купит, а грязную завернет, и домой отправит в стирку. По почте... Слушай, Ром, а евреи раков едят?
— Евреи все едят. Кроме свинины.
— Я тоже подумал, что ерунда… В общем, собирайся в Челдым.
В человеке, когда он получает генеральский чин, многое меняется, в первую очередь — походка. Мы подшучивали над нашим начальником, вопросы ехидные задавали. Он говорил: «Ну, вы свою наблюдательность на преступниках тренируйте, ишь, хихикают, распустились под моей мягкой рукой! Я вам покажу, что такое генеральский гнев!» В общем, был очень доволен, с удовольствием трепался про свое свежее генеральство, конечно, только со своими. Кроме изменения походки у генералов, наверное, открывается «третий глаз». Еще можно понять, почему его проинформировали о смерти Перельмутера раньше, чем меня, но откуда он узнал столько мелких подробностей? И обрисовал картину двумя штрихами просто и понятно. И разбудил он меня в такую рань не зря, я успел на самый удобный рейс в Челдым. Наверное, генералом мне не быть, слабоват я.</p>
<p>
КОМАНДИРОВКА НА ВОСТОК. ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР
Я позвонил по телефону Виктору Кузьмичу Запрудному, бывшему старшему военпреду на заводе, на котором больше тридцать лет производились несколько модификаций радиоголовок самонаведения конструкции Перельмутера. До сих пор производились почти без перерыва, потому что продукцию покупали сначала в Китае, потом в Индии. Спросил Запрудного, где ему удобнее со мной встретиться: в гостинице, у него дома или в городской администрации. Он сказал, что удобнее в гостинице, но он туда сейчас еще не в состоянии прийти, слишком свежи воспоминания. Тогда я по телефону договорился с местной властью, чтобы нам выделили кабинет. Я попросил Запрудного очень подробно рассказать о его последнем вечере с Перельмутером.
— Я рад был, что Семен приехал, да надолго, на две недели. Он давно в Челдым не приезжал, не было причины приезжать. А когда изделие запускали, по месяцу здесь жил. Я тогда с ним подружился, помогал ему, чем мог. Он этому изделию всю жизнь отдал. Мог бы выбрать себе жизнь полегче, докторскую бы защитил, писал бы книжки, все б его знали. А тут его не знали даже летчики, которым он жизни спас. В этот раз командировка была, пожалуй, надуманная. Что называется, сбежал в командировку. Неделю он на заводе проковырялся, а в конце недели я к нему в гостиницу пришел. Обнялись и сели выпивать.
— А что же не у вас дома?
—Да… у меня дома обстановка не очень, вам потом ясно будет. Вспоминали с Семеном былые годы, когда важнее работы для нас ничего не было. Потом начали жаловаться друг другу. Он рассказал, что вокруг него идет какая-то возня, письма, шу-шу-шу. Полковника, сказал, прислали из Следственного комитета по мою душу… Видимо, он вас имел в виду. Уйду, говорил, с работы, буду огурцы выращивать.
И покойник знал, что под него копают, и на предприятии об этом знали. Я у них был всего два раза, сидел в отдельной комнате и читал бумаги, с людьми не разговаривал. Я специально расширил список затребованных документов, чтобы нельзя было определить, кто и что меня интересует. Тем не менее, идя по коридору, я услышал, как у меня за спиной одна сотрудница сказала другой: «Говорят, на Перельмутера в суд подали». Кто-то позаботился об утечке информации, скорее всего, тот, кто написал анонимку. А уж заботиться о том, чтобы переврали и исказили суть происходящего, не нужно было, это сделала народная молва.