Вопрошающий кивнул и опустил железную маску, уставился на небольшой куб-телепортарий, стоявший на колонне. Куб словно бы вбирал в себя тьму. Вытягивал ее из окружающих, самых черных мест и теней убежища.
— Князь, — в неширокий зал вошел еще один роялист, приблизился к Малиновскому, — Сновидец покинул город. Он вернулся в Петербург.
— Что? — нахмурился тот, — уехал? Он передал что-нибудь?
— Да, — сглотнул роялист, — что следит за вами. Сказал, что надеется на ваш успех сегодня ночью.
Теперь сглотнул и Малиновский. Потому что прекрасно представлял, что будет, если успеха он не достигнет.
— Сновидец сказал, почему уезжает? — обеспокоенно спросил Малиновский.
— Нет, господин. Но наверняка что-то случилось. У меня плохое предчувствие.
Малиновский не ответил. Сжав губы, он уставился на пульсирующий тьмой куб. Потом, наконец произнес:
— Приготовится всем. Скоро выступаем.
Домой я вернулся, когда уже стемнело. Время подходило к девяти вечера. Вика только что вернулась из больницы, была у Владимира. Он шел на поправку. Магия и эликсиры работали хорошо, и последствий от когтей кошмарницы остаться было не должно.
За ужином обсуждали произошедшее. Вика была рада, что все кончилось. Стас просил подробностей, особенно о том, что было в Розе Ветров. С Томой мы говорили о моем кашмаре и о девушке по имени Лолита, о ее силах.
Этим вечером мы сидели долго. Предлесье был большим замком, но мы облюбовали маленькую гостиную-столовую на третьем этаже поместья. Тут было уютно, а стол, взятый прямиком из нашего старого сельского дома, создавал теплую атмосферу. За ним мы и собрались.
— Сколько тут уже живу, — проговорила Вика и отпила немного прохладного фруктового чая, — все никак не привыкну к прислуге. Раньше все как-то сама да сама. А теперь вот даже не готовлю.
— А заявление-то написала? — отвлекся я от своих мыслей о черной книге.
— Угу, — вздохнула она, — уволят через две недели.
— Займись своим здоровьем, — встал я с небольшого креслица, — особенно психологическим. Тебе нужно покончить с нервозностью.
— Я стараюсь медитировать каждый день, — закивала она.
— Я пойду в библиотеку.
— Работать? — Тома отняла взгляд от книжки по артефакторике, — так поздно?
Уже несколько дней она изучала медальон Ордена Новой Маны, который я забрал у Елены Петриной еще на дуэльном фестивале. Тома пыталась понять, как он действует и как искусство личной трансгуманизайии вышло за пределы рода Орловских.
— Полистаю черный дневник еще немного.
— Не увлекайся им, — встала Тома и подошла ко мне, — иногда я боюсь, что ты можешь из него не вернутся, — проговорила она полушепотом, — что твое сознание останется внутри этой жуткой книжки.
— Не засиживайся, Стас, — не ответив Томе, бросил я взгляд на братика, развалившегося прямо на ковре у пустого камина и читающего какую-то книжку про магических существ.
— Хорошо, Игнат, — поднял он на меня глаза.
— Игнат, — остановила меня Тома, — я волнуюсь.
— Все будет хорошо, — улыбнулся я девушке.
В библиотеке было тихо. Лишь шуршание пустых страниц черной книги прерывало эту тишину время от времени. Видение, что я видел, открыв дневник, все еще было тем же.
Каждый раз, погружаясь внутрь, я подмечал все новые и новые мелочи. Новые особенности и детали, которых не видел раньше. Однако ни одна из них не меняла картину в целом. Не делала ее яснее. Каждый раз, все повторялось.
— Секреты проекта «Геката», — закрыл я книгу, — как же их раскрыть?
Пока что работа в библиотеке не дала внятных плодов. Информации в книгах и свитках по снологии было так много, и она была столь противоречива, что разобраться в этом стало просто невозможно.
Оставалось лишь два варианта: встреча со снологом, которую организовывал мне Денис Фомин, и девушка-кошмарница, что приходила в себя в госпитале.
Причем ставку я делал именно на нее. Ее сила была невероятной. Манипулировать снами других людей таким образом было недоступно сналогам. Обычная снология это работа с человеком, его сном и его разумом внутри сна. Сон можно изменить. Человека в нем можно изменить. Но чтобы эти изменения влияли на действительность… такое снологом недоступно. Как считалось раньше. Но эта девочка нечто совершенно другое. Она — снящая иного порядка.