Раздвинулся занавес. И когда Прилепа запела, когда раздались ее наивные слова:
Мой миленький дружок,
Любезный пастушок…
я заметил, что Николаев дернул подбородком, плотно сжал губы и глубоко вздохнул. И я понял, что все по-прежнему живо в нем: и лес в снегу, и морозное утро, и грохот боев, и образ капитана, который пропел ему тогда эту фразу.