— Я запомнил это потому, что почувствовал — в любви к тебе надо действовать без промедления.
— Ох, Том… — Она хотела что-нибудь сказать ему, но не нашла ничего подходящего.
— Один или два раза я подходил к тебе, чтобы предложить жить вместе.
Кэтрин отступила и, резко выдохнув, сказала:
— Почему же ты этого не сделал?
— Потому что тебе трудно было бы сказать «нет», а мне еще труднее это услышать. — Он забросил гитару за плечо, наклонился и поцеловал ее.
— Я не знала, — пробормотала она, прижав обе его руки к своим щекам. — Извини…
— Мне все понятно. Ты никогда не выбрасывала его из головы, Кэт. Это проклятье, состязаться с памятью. Сейчас мои чувства безопасны. Я знаю, ты никогда не примешь моего предложения, поэтому я избегаю делать его тебе. — Он передернул плечами. — Меня всегда потрясало, что ты женщина, которая может дать мужчине все и не попросить от него ничего взамен.
— Я?
— Тебе необходим человек, который может стать опорой. Я не гожусь для этого. Я не смог бы отказать тебе в чем-либо или прикрикнуть на тебя. Я способен только на безумную любовь. В конце концов, мы причиняли бы друг другу боль.
Кэтрин изучающе глядела на него.
— Но почему все это ты говоришь мне сейчас?
— Потому что, когда я услышал твое пение, я понял, что буду любить тебя всегда. — Он погладил ее по волосам. — Моя мечта — согреть тебя в холодные ночи и дать тебе почувствовать себя снова юной, когда ты состаришься. И я надеюсь, что когда-нибудь, не скоро, смогу ощутить себя любимым. Или это напрасные надежды?
Кэтрин не знала, что делать: смеяться или плакать.
— Я заставила тебя страдать?
— Нет. — Он сказал это так непосредственно и просто, что Кэтрин поняла: он говорит правду. — Ты вызвала у меня хорошие чувства. А я поставил тебя в неудобное положение своим признанием.
— Нет, — улыбнулась она, — мои чувства к тебе тоже очень хорошие.
Он усмехнулся, протянул ей руку и сказал:
— Пойдем, выпьем по чашечке кофе.
Второй раз за этот день в театральной гримерной Фредерик менял концертный костюм на джинсы. Он берег себя и не стал растрачивать всю энергию на последнем концерте, чтобы можно было еще поездить верхом. Он уже собрался выйти на улицу, но передумал, решив отложить прогулку.
Эмбридж знал, что за дверью гримерной его всегда поджидает несколько красоток из числа постоянных поклонниц. Он мог выбрать любую из них, но не захотел. У него вдруг возникло желание выпить, поиграть в карты и вообще развлечься, использовать это как допинг, горячащий кровь.
Фредерик потянулся за рубашкой и глянул в зеркало на свой торс. Хотя он казался худощавым, мускулы на руках и плечах были сильными. Они часто выручали его в уличных драках, когда он, еще будучи мальчишкой, возвращался с уроков музыки. Музыка рано стала для него самым главным в жизни. Ему вскоре уже было недостаточно того, чему его учили.
В семнадцать лет Фред организовал собственный оркестр. Он считал, что для начала можно играть в маленьких дешевых ресторанах. У него были женщины и тогда. Не девушки, а именно взрослые женщины, привлеченные его сексуальностью и уверенностью, что ему можно доверять. Они многому научили его, но для юноши они были лишь частью его существования. Он упорно прокладывал дорогу наверх, создавая себе пока репутацию маэстро местного масштаба. Он верил в свой талант и писал хорошую музыку.
Дважды в своей юной жизни он отваживался на безрассудные поступки: записал свои песни на пластинку, хотя и неудачно, и ушел из дома в никуда. Неудача была связана с плохим качеством записи, плохой аппаратурой и собственным отношением к делу. Через некоторое время он решил начать снова. Нашел толкового менеджера, напряженно работал над аранжировкой и уговорил записать его песни в другой студии. Дело пошло как нельзя лучше.
Через несколько лет Фредерик уже смог купить дом для своей семьи в пригороде Лондона, поместил своего младшего брата в университет и отправился на гастроли в Америку. К тридцати годам он понял, что, по существу, никогда не жил полноценно. Лучшие годы он посвятил карьере и тому, что этому сопутствовало. Он устал от скитаний, ему захотелось иметь домашний очаг, прочную опору в жизни. Он понимал, что не сможет оставить музыку, но ее было ему уже недостаточно, как недостаточно было и семьи матери. Теперь Фредерик не нуждался ни в деньгах, ни в аплодисментах.
Он знал, чего хотел. И знал это еще шесть лет тому назад, но повел себя как самонадеянный семнадцатилетний юнец и… потерпел фиаско.
Обуреваемый чувством отчаяния, он отправился к Филу Берни, закадычному другу еще со времен бесшабашной молодости, отчаянному картежнику. У него сдали нервы в тот вечер, когда он вез Кэтрин домой после обеда в ресторане. Затем он видел ее только один раз в доме Стэнли Гудина. Все происшедшее с Кэтрин преследовало его и сейчас. Тревога, гнев, предчувствие неудачи терзали Фреда. Он хотел знать, кончилась бы его сумасшедшая тяга к этой женщине, если бы взял ее хоть один-единственный раз. А было время, когда его желание могло осуществиться. Но этого не произошло.
Час спустя Фредерик уже сидел в небольшой гостиной скромной холостяцкой квартирки, обставленной в полном соответствии с представлениями хозяина об уюте. Мягкий свет лампы под желтым шелковым абажуром освещал мелькавшие руки игроков, пестрые прямоугольники карт, кучки банкнот на зеленом сукне ломберного столика.
Но привычная атмосфера не помогла Фредерику сосредоточиться на игре. Его мысли упорно возвращались к одному и тому же. Полупустой стакан с виски стоял у него под рукой, но он не допил его и, выбрав момент, извинился и встал. Игра не увлекла и не отвлекла его, зато заронила в его душу чувство жгучей зависти к старине Филу. И совсем не потому, что рядом с ним лежала самая большая стопка денег.
Уперев остренький фарфоровый подбородок в плечо Фила, в его карты с детским любопытством заглядывала кудрявая блондиночка. И хотя в любой другой ситуации Фредерик никогда не обратил бы внимания на подобную смазливую куколку, теперь мысль о том, что у его друга есть женщина, ему одному принадлежащая женщина, задела его за живое.
Когда он вернулся в свои апартаменты, его встретила тишина. Он вошел в спальню, вытащил сигарету, сел на постель и закурил. Фред сидел в темноте, и все те же мысли не давали ему успокоиться. Наконец он включил ночник и протянул руку к телефону.
Кэтрин крепко спала. Ночной телефонный звонок заставил ее молниеносно проснуться, посеяв в душе страх. Сердце бешено заколотилось. Кто мог звонить среди ночи?
— Да… Хелло!
— Кэт, я знаю, что разбудил тебя, извини.
Она пыталась скрыть свое замешательство.
— Фред? Что-то случилось? Ты в порядке?
— Да, со мной все в порядке. Только я оказался невероятно невежливым, решив позвонить тебе сейчас, так поздно.
— Как проходят концерты?
Это так типично для нее, думал Фредерик, она не требует объяснить, почему он звонит ей среди ночи, и не собирается бранить его. Она допускает, что ему надо просто поговорить с ней. Он бросил сигарету и решился пошутить.
— Лучше, чем моя игра за карточным столом. Публика фантастическая. Все бросились к сцене. Это единственное, ради чего стоит ездить на гастроли.
— Ты будешь во время моих концертов в Нью-Йорке? Я всегда рада тебя видеть, ты вдохновляешь меня.
— Я постараюсь. — Он лег на постель, чувствуя, как чрезмерное напряжение отпускает его.
— У тебя усталый голос.
— Я не… подожди минутку, Кэт… — Она не сказала «да», но ждала. — Мне было необходимо услышать твой голос. Скажи мне, на что ты смотришь сейчас?
— Через окно на рассвет, — ответила она. — Я не могу смотреть на здания, а только на небо. Оно скорее розовато-лиловое, чем серое, и свет очень мягкий. — Кэтрин улыбнулась. — Рассвет действительно прекрасен, Фред, я забыла, каким он бывает.
— Ты будешь спать? — У него самого уже закрывались глаза, он изнемогал от усталости.
— Да, но я охотнее бы прошлась, только думаю, Марианна не поймет, если я попрошу ее сопровождать меня.