Она-то в свое время и выжила нас из Берлина. Мы ей не особенно мешали, но без нас дела у них быстрее пошли на лад.
Оно, конечно... Теперь мне стоило больших усилий делать вид, будто меня все это интересует.
- Понятно, понятно. - вставлял я то и дело.
Ну вот, отец, значит, жил теперь там, в Берлине, и по-прежнему был влюблен в свою энергичную молодую жену, а та в свою очередь...
- Папа ведь очень интересный человек.
Понятно, понятно.
Я был в таком же глупом положении, как Паулина Иоль, которая не хотела осрамиться перед богатой родственницей из Гамбурга. "До свинянья, Паулина!" сказала ей старушка на прощанье, видимо, уже в предотъездной спешке. - "Понятно, понятно!" - не к месту залилась радостным смехом Паулина, истолковавшая тетушкины слова по-своему.
В общем, насколько я уловил, папаша ее навострил лыжи. Но при этом решил, что уж если он бросил мать своей дочери в деревне. то поместье должно остаться за ней.
А для этого нужно просто переписать его на имя бывшей жены. За все в жизни приходится так или иначе платить, сказал он себе.
- Иначе он испытывал бы укоры совести.
понимаешь? - заключила Амелия.
- Понятно, понятно.
Уж как- она старалась представить своего папочку в лучшем свете! Какой ужас, подумать только - он испытывал бы укоры совести! А этот фрукт фон Камеке-чем меньше заботился о других, тем больше они его уважали. Амелия открыла мне, что он велел составить "примирительное соглашение" и условился встретиться с бывшей женой и дочерью возле земельного управления. Ну и что же делают брошенные им дамы в этой ситуации? Радостно улыбаются и собираются в дорогу. Не слышат, даже краем уха не слышат приближающейся с каждым часом орудийной канонады, начисто забывают об ужасном конце войны, а просто выходят из дверей и оглядываются, ища глазами коляску. И все-все могут своими глазами убедиться: Карла фон Камеке не брошенная жена, а без пяти минут полноправная хозяйка имения. Причем ей предстоит не только формально вступить в права владения, но и лицезреть своего бывшего супруга. беседовать с ним и вообще побыть в его обществе. Шутка ли!
И вот уже Донат натягивает новые мягкие сапожки и велит запря1ать-н он нынче рад, и он нынче дрожит от нетерпения.
Самый лучший управляющий - нуль без палочки. если нет настоящего хозяина.
И я. увидевший во всем этом бегство и прощание навеки, на самом деле присутствовал при передаче власти! Вот как можно обмануться.
Но русские смещали им все карты. Те самые танки. И старшая фон Камеке вышла из коляски и вернулась в замок. А неудавшийся план быстренько приобрел благозвучное название "эскапада".
Но Донат-то укатил-то ли прямо навстречу русским, то ли мимо них стороной, почем знать.
- А Донат удрал? - спросил я Амелию.
При этом имени она вздрогнула и вся подобралась. Видно было. что теперь она уже раскаивалась в своей болтливости.
И молча перевела глаза на потолок. В гостиной послышались чьи-то шаги. От одного их звука Амелия сразу осунулась и погасла.
Кажется, он вернулся, - едва слышно выдохнула она. Вскоре ее позвали.
Она понуро кивнула мне.
- Теперь мы в его власти. - только и сказала она.
Потом встала и заперла меня снаружи, то есть как бы посадила меня под арест-за то, что слишком много знал об их семье.
5
Когда она вернулась с хлебом и колбасой, я уже спал. Колбаса была домашнего копчения, нежно-розовая, с тонким ободком жира иод шкуркой-я ел такую лишь два раза в жизни. В первый раз, когда я перелопачивал картошку в погребе винокурни, Лобиг дал мне за работу ломоть хлеба и кусок этой колбасы: я пришел в такой восторг, что денег и не потребовал. В другой раз соседка дала матери ломоть хлеба с такой колбасой, и та, конечно, поделилась со мной. А теперь мне, мне одному, предназначался здоровенный кусок в полфунта весом - а я-то трачу время на сон! Любой, кому довелось бы поглядеть, как я на нее набросился, от души порадовался бы за меня. Любой, но не Амелия.
- Боже мой, как ты лопаешь!
- Ничего ты в этом не смыслишь, - буркнул я, а потом, набив полный рот и энергично двигая челюстями, добавил: - Значит, он опять тут.
- Прекрати!
Она сосала кончик большого пальца и напряженно думала. Обстановка в корне изменилась.
Потом она начала рассказывать:
- Он добрался до города и все получил. - Она имела в виду бумаги. Начальник земельного управления был давнишним другом их семьи.
- Ну и отчаянная же голова, - удивился я. - Значит, так по полевым дорогам и дул до самого города.
А танки, очевидно, и районный городок проскочили с ходу, держа курс на Берлин.
и чиновники земельно!о управления попрежнему сидели за столами и оформляли бумаги.
- Да, теперь мы в его власти, повторила Амелия.
Я ничего не понял.
И ей пришлось мне объяснить, как обстояли дела "наверху". Донат, мол. вернулся как- "принц, разгадавший все три загадки". Мать рывком выхватила бумаги у него из рук, и Донат даже хмыкнул от удовольствия, как будто это к нему, а не к бумагам она бросилась. А потом обвел взглядом комнату с таким видом, словно теперь имел право взять себе все, что придется ему по вкусу.
Как Амелия рассказывала! С каким убийственным юмором! И с каким неприкрытым страхом.
- Мама говорит, что мы должны век за него бога молить.
Когда Донат наконец оставил их одних, мать прилегла. В последнее время она вообще прихварывала. От любого волнения ноги ее отекали. Перехватив враждебный взгляд, которым Амелия проводила Доната, она бросила в лицо дочери непривычно резким гоном:
- Не доверяешь ему, вот и присмотрись поближе к его делам. Завтра же утром отправляйся в контору.
Сказано было всерьез.
- У нее всегда гак: сгоряча вобьет себе что-нибудь в голову и упрямо стоит на своем, что бы ни случилось.
- Не к делам его надо вам присмотреться, а к сапогам - язвительно вставил я.
Вот до чего дошло: я уже давал им советы! Я рассказал Амелии, откуда взялись его новые роскошные сапожки, напомнил о добрых духах, работавших на нашего "бога". который теперь командовал "обороной". Амелия быстро сообразила, что к чему. Значит -о боже! -не юлько они с матерью оказались у него в руках!