- Вынь да положь им высокий уровень.
Это в школе-то! Смех и грех! Уровень им вдруг понадобился! И этому краснорожему Лобигу больше всех. Улавливаете, к чему я клоню? И если я вас теперь спрошу, зачем этому краснорожему тупице высокий уровень обучения? Он хочет-чего? Он хочет пропихнуть поближе к верхам свою Гер дочку, не из каких-то там убеждений, а просто так, только из-за того, что она в уме считает и для полевых работ не годится. Может, даже в районное управление, чтобы, значит, получить доступ к нужным печатям.
Все у него есть, а вот бумаг с печатями нету. Как это все называется, спрошу я вас?
И он впился глазами в Юзефа, но тот тоже не знал, как "это все называется". Да, в тот день Михельман был в ударе, это надо признать. Как никогда.
Итак, "как это все называется?". Сегодня Михельман вопреки своим обычаям не оставил вопрос без ответа. Сегодня он на него ответил. Потому что не был уверен, что успеет еще раз к нему вернуться.
- У них это называется: тяга к образованию!
И он расхохотался во все горло! Несмотря на то что был в кольце врагов.
- Потребуй от такого съесть конский хвост и он съест. Вели ему выучить стишок - и он выучит. Ему ведь все едино.
Надо только четко объяснить, что от него требуется. И эти-то тупицы еще смеют на меня тявкать? И задавать дурацкие вопросы? Ну, мы и дали этим мошенникам жару, верно, приятель?
Но тот, к кому он обращался, - пожилой человек в грубых заношенных штанах ничего такого не помнил. И приятелем его никогда не был. Как ни старался, ничего такого вспомнить не мог. Не выдержав молчания, Михельман в отчаянии завопил:
- Да подойди же сюда наконец! Скажи им, чтоб кончали ломать комедию... А то они меня тут совсем... Ну скажи же, Донат!
Это слово он выкрикнул слишком громко. Танкист вскочил.
"Донат" - это и была реплика, предусмотренная сценарием.
Он вскочил и схватился за автомат.
Судя по его позе, он рявкнул: "В чем дело ?"
Тут поднялся с земли Збигнев, сапожных дел мастер. Он объяснил танкисту, почему считает Михельмана опасным преступником, которого он, Збигнев, - будь он на месте танкиста-пристрелил бы без лишних слов. До чего же здорово знать "языки" - русский понял каждое слово и уже глядел на Михельмана волком.
Но краем глаза он заприметил и Доната, а поскольку он теперь, выспавшись, соображал быстро и четко, то припомнил также, что раньше этого человека в грубых, бесформенных штанах здесь не было.
- Донат, ну скажи же им, пусть оставят меня в покое! Скажи им, что я не по своей воле и что придумал это все... Сам понимаешь, у меня теперь другого выхода нет!
Михельман явно сболтнул лишнее. Этого ему не следовало говорить. "Другого выхода нет". Что это значит? На что он намекал? А?
Донат не шелохнулся.
Но от танкиста из Пятигорска не ускользнуло выражение бессильной злобы, с каким тот, у кого руки были связаны за спиной, буравил глазами этого нового, в грубых штанах. Он ведь хорошо выспался, как я уже говорил.
Но сперва танкист во все горло гаркнул:
"Подъем!" - и все вокруг пришло в движение. Солдаты влезли в танки, моторы взвыли, дома в деревне задрожали мелкой дрожью, занавески ожили. И Каро, паша овчарка, тоже прибежала на шум. Опустив голову и хвост, она растерянно жалась поближе к людям. И даже проползла на животе по носкам сапог танкиста -тот вспомнил пса и засмеялся. Слегка приласкав собаку, он крикнул что-то своим. Тогда из танка вылез солдат с брюшком - единственный толстяк среди них-и вытащил что-то из кармана. Почти все русские тут же закатились дружным хохотом. А танкист из Пятигорска подозвал Каро, погладил его по голове и быстрым движением нацепил псу на шею Железный крест первой степени за особое бесстрашие перед противником.
Не знаю уж, где они его взяли. Но хохот стоял такой, что его громовые раскаты разнеслись по всей округе до самого леса. Каро завертелся волчком, стараясь подцепить крест зубами, но тщетно-лента плотно охватывала шею и крест висел как приклеенный.
Збигнев совсем рассвирепел от отчаяния.
Не для того они с Юзефом ждали тут, изнемогая от нетерпения, чтобы у них на глазах устраивали какие-то дурацкие забавы. Зло, причиненное им, взывало к мести. Он схватил танкиста за грудки-я даже рот раскрыл. Вот они какие-люди как люди, бывает что и поссорятся. Значит, и мне нечего их бояться.
Танкист спокойно выдержал наскок поляка, все понял, что тот сказал, но в ответ лишь улыбнулся. Видимо, у него было другое понятие о задачах передовых частей. Он обнял поляков, отсыпал им махорки из своего кисета и, пока они сворачивали цигарки, внимательно слушал, что те ему наперебой рассказывали, то и дело сочувственно кивая им в знак согласия, а когда они умолкли, вздохнул и отрицательно помотал головой. Танки взревели так, что земля задрожала. Каро с Железным крестом на шее растерянно заглядывал всем в глаза. Я окликнул ею, но он не послушался. Пес словно рехнулся и уже не отличал своих от чужих.
Юзеф и Збигнев вне себя от возмущения что-то кричали, стоя в клубах дыма и воздевая руки к небу.
Михельман пытался перекричать и их, и рев танковых моторов, обращаясь все время только к Донату, только к нему одному.
Обезумев от ужаса, он отчаянно умолял помочь ему. Вероятно, именно его отчаяние и заставило танкиста задуматься. Ему вообще-то надоела эта сцена, дело затягивалось, ему хотелось поскорее туда, вперед, - ну уж ладно, может, и впрямь дело срочное, нельзя откладывать. И тут его осенило. Он шагнул к тому немцу в грубых штанах, что за все время не проронил ни слова, и, повинуясь какому-то чутью, спросил, ткнув пальцем в сторону Михельмана:
- Фашист?
- Да, - ответил Донат спокойно и решительно. - Фашист.
Таким он представлял себе простых немцев, этот танкист, поэтому он кивнул и протянул Донату свой автомат. Донат взял автомат, вспомнил слова Михельмана насчет "другого выхода", отошел немного в сторону, примерился, чтобы дуло глядело на пруд, а не на дом каретника, и нажал на спуск. Длинная очередь точно прошила цель. Ни одной пули не шлепнулось в воду.
Когда Михельман затих, Донат вернул танкисту автомат и слегка поклонился.
Выстрелы доконали нашего бедного Каро: дико визжа и подвывая, он бросился по улице в глубь деревни, бешено набрасываясь на всех, кто попадался на пути.